”Не двигаться! Всем лечь на пол!” Слова эти, дерзко выкрикнутые 23 февраля 1981 года подполковником Молина Техеро в лицо присутствующим в кортесах депутатам, потрясли всю Испанию. Заседание кортесов в тот вечер должно было быть не совсем обычным: около месяца назад объявил об отставке Адольфо Суарес, председатель правительства, и вот теперь собравшимся предстояло утвердить на этот пост Леопольдо Кальво Сотело, рекомендованного съездом правящей партии — Союз демократического центра. Правительство в полном составе было арестовано подполковником, ворвавшимся в кортесы в сопровождении всего двадцати гражданских гвардейцев, некоторые из которых, как потом выяснится, не представляли, для чего их подняли по тревоге. Через десять минут Техеро объявил, что гражданские власти низложены и страной управляют военные. Это, к сожалению, была отнюдь не выходка зарвавшегося солдафона. Через сорок минут, в 19 часов, генерал Милане дель Боск, командующий Валенсийским военным округом, объявил о введении в этой части страны — в состав Валенсии входят три провинции — чрезвычайного положения и о том, что он принимает на себя всю полноту власти. Военными были заняты ключевые гражданские учреждения, на улицах города появились танки. Готовилась занять стратегические пункты в столице дислоцированная под Мадридом танковая дивизия “Брунете”. Другие военные округа — их в Испании одиннадцать — выжидали. Только Барселона и Бургос сразу же заявили о своей верности правительству. От позиции, которую займет армия, зависела судьба страны. Несколько часов положение оставалось тревожным — истинной картины не представлял себе даже король. После неоднократных, но не увенчавшихся успехом попыток вступить в переговоры с мятежниками в начале второго ночи Хуан Карлос в военной форме, напоминая стране, что, согласно конституции, именно он является главнокомандующим и только ему обязана повиноваться армия, выступил по телевидению с обращением к нации, в котором отдал военнослужащим приказ “восстановить конституционный порядок”. И только после этого военные округа один за другим стали заявлять о своей верности правительству. К утру следующего дня здание кортесов было окружено, а к полудню освобождены все задержанные.
Опомнившись от шока, Испания задала себе вопрос — “почему?”, и найти на него ответ оказалось совсем непросто. Конечно, для всех было очевидно, что в стране немало сил, недовольных процессом демократизации, уходом в прошлое франкизма, потерей правыми и армией ведущего положения в расстановке социальных сил. Очевидным было и растущее недовольство, вызванное длительным экономическим кризисом, ростом безработицы, разгулом терроризма. Немалое значение имеет и еще существующее в сознании людей разделение страны на два лагеря, привычка оценивать любое явление действительности через призму прошлого — с точки зрения тех, кто выиграл войну, или тех, кто проиграл. Для понимания процессов, происходящих в современной Испании, эти психологические корни оказываются подчас не менее важными, чем причины чисто экономического порядка.
Вопрос “почему?” возникает и на страницах романа Висенте Сото “Три песеты прошлого”. С “навязчивостью одержимого” мучается этим вопросом герой книги: мучается тем сильнее, что вопрос этот неожидан для него (и для читателя) и, казалось бы, противоречит выводам, которые герой сделал для себя после поездки в Испанию. По существу, весь роман — это путешествие в прошлое, путешествие, цель которого не просто найти адресата и отправителя письма, случайно обнаруженного за холстом картины, но и понять новую, демократическую Испанию, разобраться в том, насколько ее вчерашний день связан с днем сегодняшним.
Такой подход характерен для современной испанской литературы. Прошло более сорока лет после окончания гражданской войны, но в памяти людей, ее переживших, события тех лет не поблекли. У нового поколения растет желание с позиций сегодняшнего дня оценить прошлое, непосредственными свидетелями которого они не были, но которое наложило отпечаток на их сознание, формирование их личности. Поэтому количество книг о национальной трагедии не только не уменьшается, а, напротив, возрастает, особенно после смерти Франко, когда со многих тем, и в первую очередь с этой, был снят запрет. “След от колоссальной травмы, каковой явилась гражданская война, никогда не сотрется благодаря свидетельству наших писателей: физическая боль со временем забывается, а душевная выплескивается на страницы, становясь поэтому не только постоянной, но и бессмертной”, — писал известный испанский литературовед, академик Гильермо Диас-Плаха в своей книге “Социология постфранкистской культуры”[1]. С уходом франкизма, с поворотом страны на путь нового, демократического развития литература все чаще и чаще стала возвращаться назад, пытаясь событиями далеких лет поверить сегодняшний день страны, найти там ключ к пониманию сложностей и противоречий современной Испании; сделать этические выводы из прошлого, которое нередко рассматривается как поворотный момент национальной истории. Среди таких книг и роман Висенте Сото “Три песеты прошлого”.
