— И давно ты там стоишь? — поинтересовалась она, немного придя в себя.
— Нет.
Лили бросила на мужа долгий взгляд. Господи, до чего же он был красив — высокий, небритый, со спутанными волосами и бронзовой от загара кожей, как будто он весь день провел на солнце. Сняв сюртук, Джулиан небрежно перекинул его через плечо, рубашка была расстегнута на груди. Если с утра на нем и был галстук, то сейчас он куда-то исчез.
У Лили разом пересохло во рту.
Повесив сюртук на сучок, Джулиан направился к ней.
— А тебя нелегко найти, — проговорил он.
Лили облизнула пересохшие губы. Потом, словно во сне, указала ему на корзинку.
— Я собирала кресс.
— Это я уже понял. — Джулиан, как был, в башмаках, вошел в воду. — От тебя и пахнет крессом, — потянув носом, сообщил он. — Зеленью, немного перцем и свежестью.
— Я скучала по тебе, — пробормотала она. И это была чистая правда.
— Но не так, как я по тебе. — Кадык Джулиана дернулся, словно он пытался проглотить вставший в горле комок. Не обращая внимания на ледяную воду, он пожирал голодным взглядом жену, от просто уложенных волос до мокрого подола юбки, липнувшего к стройным ногам. — И сейчас я поцелую тебя — прямо в воде, — предупредил он. — А потом мы займемся любовью, вон там, на берегу.
— Звучит заманчиво.
Отобрав у Лили корзинку, Джулиан поставил ее на землю. Потом потянул за кончик ленты, которую она завязала бантом под подбородком, чтобы ветер не унес соломенную шляпу. Лили и ахнуть не успела, как шляпа полетела на берег.
Наконец-то ничто не мешало ему коснуться ее.
Джулиан обхватил лицо жены ладонями.
— Лили…
Улыбаясь, они обнялись. А потом губы их слились в поцелуе — так томительно медленно, словно у обоих в запасе были века. Если жизнь и научила их чему-нибудь, так это тому, что в подобных делах спешить не следует. Неизбежные разлуки, когда они иногда неделями не видели друг друга, были мучительны для обоих. Может быть, поэтому каждая встреча волновала их, как первое свидание. Даже мимолетное прикосновение друг к другу пьянило обоих, словно крепкое вино, а при каждом поцелуе сердце колотилось так, что болели ребра.
И где бы они ни были в этот момент — в Лондоне, Йорке или посреди ручья, — этот первый поцелуй всегда означал одно: добро пожаловать домой.