Три недели страха - [20]

— Ты никогда не говорил нам об этом, — сказал я.

Он пожал плечами:

— Такое случается. Но я хотел сказать, что мы с Джастином стали ближе теперь, когда ему шесть. Первые пять лет он был просто ребенком. Честно говоря, он может быть любым ребенком. Джастин любит бейсбол и рок. Но первые пять лет он был просто маленьким толстым… существом. Я понял, что дети становятся людьми, только когда подрастают.

— Не разделяю твоего мнения, — возразил я.

Коуди допил пиво.

— Дети есть дети. Вы можете завести другую малышку и полюбить ее больше, чем любите Энджелину. Если вам представится шанс взять другого ребенка, вы и Мелисса окажетесь в выигрыше.

У меня защипало в глазах.

— Коуди, уже поздно, и ты пьян. Так что лучше заткнись.

Он поднял руку.

— Я просто говорю…

— Я знаю, что ты говоришь. Прекрати. Это не выбор.

— Подумай, Джек.

— Повторяю: это не выбор.

Коуди начал спорить, когда на лестнице появились Мелисса и Брайен.

— Довольно, — остановил я его.

— О'кей, — сказал он. — Увидимся завтра?

В данный момент меня не заботило, увижу ли я Коуди когда-нибудь еще.

— Позвони мне, — сказал Брайен Мелиссе, обнимая ее на прощание.

— Хорошо, — отозвалась она. Мелисса была опустошена, как и я, и не скрывала этого. Ее глаза снова наполнились слезами.

— Жаль, что мы просто не можем позвонить дяде Джетеру, чтобы он обо всем позаботился, — засмеялся Коуди. — Он бы с удовольствием приехал сюда пнуть чью-нибудь задницу.

Я улыбнулся при этой мысли. Джетер Хойт был легендой, когда мы еще подрастали в Хелене. Одна из причин, по которой никто никогда не трогал Коуди, Брайена и меня, была та, что Джетер был дядей Коуди и истории о нем передавались шепотом после взгляда через плечо для проверки, кто находится в комнате.

— У тебя хорошие друзья, — сказала Мелисса, когда они ушли.

— У нас, — поправил я, не передавая ей, что говорил Коуди.

Мы уже час были в постели. Мелисса подоткнула одеяло вокруг Энджелины и что-то прошептала ей. Дыхание нашей дочери служило звуковой дорожкой в комнате. Я погрузился в неверный сон.

В четыре часа утра я услышал на улице урчание мотора и узнал машину Гэрретта.

Я представил его сидящим рядом с Луисом и смотрящим на наш дом, когда они проезжали мимо с фотографией, лежащей между ними на сиденье.

Понедельник, 5 ноября Остается двадцать дней

Глава 5

В понедельник утром Энджелина разбудила нас очень рано, но будучи в прекрасном настроении.

— Вслушайся, — сказал я. — Ведь она поет.

— Это не настоящая песня, — отозвалась Мелисса. — Она просто счастлива.

Мы слушали воркование Энджелины и не говорили чепуховых слов по монитору. Лицо Мелиссы являло собой картину блаженства.

— Ты спала? — спросил я.

— Немного, — ответила она.

— Я тоже.

Зал, отведенный для судьи Джона Морленда в судебном доме Элфреда Э. Эрреджа на Девятнадцатой улице, был просторным, отделанным панелями светлого дерева и освещенным зарешеченными светильниками в нишах, что создавало серьезную и благопристойную атмосферу. Я вошел в переполненный зал и нашел свободный стул в предпоследнем ряду как раз вовремя, чтобы увидеть детектива Коуди Хойта, тоже занимающего место. Большие полинявшие фрески на стенах, сделанные в эпоху депрессии, изображали историю Колорадо — горняков серебряных и золотых копей, железнодорожников, Пайкс-Пик. Сцены напоминали мне, что Колорадо имело быстро богатеющее начало, чему способствовала недавняя волна вновь прибывших — вроде меня, — приезжавших сюда не из-за семейных или культурных связей, а просто из-за представившихся возможностей.

Акустика в зале была поразительной. Несмотря на размер помещения и количество зрителей, я мог слышать щелчки пальцев судебного репортера по клавиатуре компьютера на столе возле скамьи подсудимых, шелест бумаг ассистента прокурора и тяжелое дыхание подсудимого Обри Коутса, сорока трех лет, обвиняемого в похищении, сексуальном насилии и убийстве Кортни Уингейт, пяти лет, которая исчезла с игровой площадки кемпинга Одинокого каньона, куда Коутс был нанят управляющим. Так как кемпинг находился на территории национального леса, дело рассматривалось в федеральном суде.

Хотя я провел некоторое время в залах суда Биллингса как журналист — я освещал знаменитый процесс двух индейцев кроу и их наркоманки-подружки, которые совершили ряд преступлений в Южной Монтане и Северном Вайоминге и убили пару на ранчо, — зал судьи Морленда выглядел более внушительно благодаря его поведению. Он не кричал и не жестикулировал, но когда говорил, все его слушали. Морленд был властной и харизматичной личностью. Я не мог оторвать от него взгляд, как от великого актера — скажем, Дензела Вашингтона,[4] — даже когда он молчал и не был в центре внимания. И я был не единственным. Если Морленд поднимал бровь, когда адвокат задавал вопрос, адвокат покрывался потом, а на лице прокурора появлялось самодовольное выражение. Конечно, я наблюдал за ним с целью узнать что-нибудь о нем, найти слабое место. Если судья видел, как я входил в зал, он ничем этого не проявил. Я все еще не мог успокоиться после вечерних событий. В моем животе поселился черный клубок страха, который, казалось, поднимался вверх к легким, не давая мне дышать.