Три мышкетёра - [47]

– А ваша рана? Кстати, надо бы на всякий случай промыть её спиртом и потуже перевязать, чтобы не кровоточила.

– Я её уже перевязал. Но вот от чего-нибудь горячительного внутрь я бы не отказался. В вашем погребе найдётся бутылочка кальвадоса?

– Разумеется, найдётся.

– Замечательно. Я прихватил с собой в дорогу бутылку прекрасного испанского хереса, но её я уже обещал вашему юному гостю. Он, кажется, принял случившееся слишком близко к сердцу. Прикажите подать кальвадос минут через десять, а я пока схожу за хересом. Совсем забыл про него от волнения.

– Будет исполнено, – поклонился хозяин.

– Путь через дверь заблокирован, – сказал я Мишелю, вернувшись в свой номер. – У тебя два выхода: остаться здесь до тех пор, пока хозяин не отправится спать, или покинуть гостиницу через окно.

– Остаться не могу. Меня ждут. Полезу в окно. Где наша не пропадала!

С этими словами он ловко вскочил на подоконник. Я приподнял раму, и он летучей мышью соскользнул во тьму.

– Порядок! – услышал я снизу его голос.

– Увидимся завтра, – сказал я и закрыл окно.

Когда я вошёл в обеденный зал, юноша поднялся мне навстречу.

– Вы так быстро ушли, – сказал он, – что я не успел поблагодарить вас за ваш великодушный поступок и даже не представился. Я шевалье Ле Монт.

Я, как и мой юный собеседник, представился вымышленным именем, сократив его втрое.

– Дон Кабралес, – сказал я с поклоном, – Что же до великодушия, то моей заслуги тут нет. К великодушию меня обязывает моё происхождение. Дело в том, что я родом из Ла Манчи, родины странствующего рыцаря Дон Кихота, и просто не могу вести себя иначе. Как и многие мои соотечественники, я унаследовал дух этого благородного идальго. В большинстве случаев моё стремление к справедливости оборачивается для меня неприятностями, но у кого их нет? Посуди сам: разве я мог не заступиться за юношу, осыпаемого насмешками? К тому же я ничем не рисковал, кроме содержимого моих карманов.

– И всё же я вам очень признателен.

– Не будем больше об этом. Вот, кстати, и кальвадос, – сказал я обращаясь одновременно и к юноше, и к хозяину, который поставил передо мной на стол покрытую паутиной бутылку кальвадоса и два стакана. – Я заказал его для себя, чтобы ты мог, не стесняясь, насладиться великолепным испанским хересом. Ты когда-нибудь пробовал это замечательное вино?

– Да, но это было давно. Я ведь не сказал вам, что я тоже родом из Испании. Вернее, не я сам, – поправился юноша, как мне показалось, чересчур поспешно, – а моя матушка.

– Вот как? – притворно удивился я. – Тогда я вдвойне рад тому, что вмешался.

– Вы не подумайте, что я тогда струсил, – сказал юноша смущённо, – просто я не знал, как быть. Я ведь и в самом деле не умею играть в карты.

– Придётся мне тебя этому обучить, если ты, конечно, пожелаешь продолжить наше знакомство. Если ты изберёшь для себя военную карьеру, то умение играть в карты тебе очень пригодится. Да и при дворе, я слышал, играют в карты. Ты не против, что я говорю тебе "ты"?

– Нет, – ответил юноша, слегка краснея, – раз вам так проще.

Моё замечание о продолжении знакомства он оставил без ответа.

– Я слышал, даже сам король иногда играет в карты с кардиналом, – сказал я.

– Может быть. Я редко бываю при дворе, – ответил юноша и покраснел ещё больше.

Я откупорил бутылку с хересом и наполнил его стакан. Себе я налил кальвадоса, но только полстакана, чтобы не захмелеть.

– Давай выпьем за знакомство, – сказал я.

Подняв свой стакан, я осушил его залпом. Юноша последовал моему примеру. Видимо, не хотел, чтобы я, как ранее мошенники, принял его за маменькиного сынка.

– Какое крепкое вино, – сказал он через некоторое время. – Я, кажется, захмелел.

– Это сказывается перенесённое нервное напряжение, хотя вино действительно довольно крепкое. Зато будешь хорошо спать.

– Меня уже клонит в сон.

– Вижу. Взгляд у тебя какой-то осоловелый. Может быть, тебе действительно лучше отправиться в свою комнату? Мы можем продолжить нашу беседу за завтраком.

Юноша сделал попытку подняться, но тут же снова упал на стул. Ноги его не держали.

– Э, да ты, брат, я смотрю, и впрямь опьянел от одного стакана. Давай, держись за меня. Помогу тебе подняться по лестнице.

– Показывай, где твоя комната, – сказал я, когда мы поднялись наверх.

Он показал на дверь моего номера.

– Нет, брат, – сказал я, – это мой номер. Твой, должно быть, следующий.

Я толкнул дверь седьмого номера, но она оказалась заперта.

– Заперто! – констатировал я. – Ключ у тебя?

Юноша не ответил: он спал. Порывшись у него в карманах, я нашёл ключ, отпер дверь и уложил бедолагу на кровать. Потом, подумав, стянул с него ботфорты. Остальную одежду я решил без надобности не снимать. И не потому, что я опасался, что он проснётся. После той дозы снотворного, которую он принял вместе с вином, его теперь и пушкой было не разбудить. Я боялся, что утром, увидев себя раздетой, маркиза может что-то заподозрить. Если ей, конечно, есть что скрывать. Именно это я и собирался выяснить.

Но прежде я на всякий случай запер дверь изнутри; потом, подойдя к камину, пошуровал в угольях, и в комнате стало светлее. Испытывая некоторую неловкость (всё-таки не каждый день приходится раздевать спящих дам без их ведома), я вернулся к кровати, расстегнул на маркизе камзол и высвободил рубашку. Грудь маркизы была перетянута неким подобием корсета, не позволявшим разглядеть, что под ним. Я перевернул неподвижное тело на живот, приподнял камзол и рубашку – и чуть не вскрикнул от удивления. Под правой лопаткой, у самого основания корсета, я увидел знакомое клеймо. Нет, слово "знакомое" не совсем правильно отражает суть вещей, потому что наводит на мысль, что мне уже приходилось видеть это клеймо и раньше. Однако это не совсем так. Раньше я только читал о нём в книгах по истории и видел изображение перстня, с помощью которого это клеймо должно было наноситься. Но ни самого клейма, ни его обладателя мне видеть не приходилось. Да иначе и быть не могло, ведь передо мной было клеймо Ратонов!