Три мушкетера в Африке - [8]

– Ах так? А если президент республики поинтересуется, каким образом солдатский ремень сам по себе мог попасть к дерущимся, что я ему отвечу?!

Я щелкнул каблуками.

– Что ремни имеют обыкновение иногда теряться.

– Каналья! Потрэну не нравилось, когда я отвечал на его риторические вопросы. Но ведь долг солдата – слепо повиноваться.

– Значит, ремень твой?

– Мой.

– Кто был с тобой вместе?

– Где?

– На последней драке.

– Вы, господин сержант.

– Я?! Да как ты смеешь, мерзавец!

– В последний раз я дрался с арабами у Эль-Орира. Под вашим водительством, господин сержант.

– Не желаешь говорить? Тогда из-за троих виновников лишу увольнительной весь состав!

Альфонс Ничейный и Чурбан Хопкинс дружно вышли вперед и застыли по стойке «смирно».

– Что скажете?

– Господин сержант, разрешите доложить! – проговорил Хопкинс. – Мы тоже там были.

– Нетрудно было догадаться. Вечно эти трое… Ну, погодите, вот ужо я доберусь до вас!

Потрэн питал к нам вражду по нескольким причинам, и, надо признать, не без оснований. Прежде всего, мы, все трое, были награждены орденом Почетного легиона, и этого было не снести бравому вышколенному солдату (за исключением некоторых недостатков, старина Потрэн действительно был отличным солдатом). И, конечно же, его ужасно задевал тот факт, что мы прославились и разбогатели, приняв активное участие в поисках якобы пропавших алмазных рудников. Наши имена упоминались на страницах мировой печати, а доля в прибылях с рудников принесла каждому из нас целое состояние. При этом нам все же пришлось дослуживать оставшийся срок, и сержант не мог простить нам того, что за многочисленные проступки в прошлом мы не только не понесли наказания, но даже еще были награждены.

– Всех троих доставить к начальству! И за упорное отпирательство предлагаю по пятеро суток карцера каждому.

– Это несправедливо! Ведь я сам признался.

– Молчать!

Лейтенант, естественно, накинул еще пять суток, да и капитан не пожелал скупиться, в результате чего набежало две педели ареста, хотя мы были не виноваты. Караванщики первыми полезли в драку. Их было пятнадцать, вот они и вообразили, будто бы мигом разделают троих легионеров под орех. А теперь вон в лазарете свободных коек не осталось.

Нечего было возводить поклеп на Хопкинса лишь потому, что тот околачивался возле караванной поклажи. Любой погонщик мог стибрить тот бинокль в желтом футляре. Смех, да и только!

– Потрэн славный малый, но нуждается в воспитании, – задумчиво произнес Альфонс Ничейный. – Надо бы отучить его без конца совать нос в наши дела.

– Встретиться бы мне с ним на гражданке, – пробурчал Хопкинс. – Пошли в буфет!

Мы заливали тоску вином, зная, что нас ждет вонючая, темная камера. Разговор не клеился. Альфонс Ничейный читал. Чурбан Хопкинс предложил хозяину заведения на продажу бинокль, но без шикарного желтого футляра: тот он приспособил себе для хранения сигар.

3

Форт наш служил ключевым оборонным пунктом на восточном склоне Атласских гор. Небольшая крепость в неплохих климатических условиях. Случались легкие холода, но чтобы там песчаная буря, малярия, сорокаградусная жара – такого не бывало. Словом, лучшего назначения и желать не приходится. Военных действий – никаких, служба – не бей лежачего, правительственный советник направил сюда нашу роту в награду за успешное выполнение операции в Сенегале. В этом удачном повороте событий немалую роль сыграли три человека, чью жизнь отравлял своими несправедливыми придирками сержант Потрэн.

Я вынужден рассказать вам эту предысторию, чтобы нас не сочли вконец злопамятными за тот способ, каким мы постарались отвлечь внимание Потрэна от наших скромных персон.

Случилась очередная неприятность. Во время переклички было объявлено, что нас ожидает двухнедельная отсидка в карцере, после чего мы направили свои стопы прямиком в канцелярию: раз в две недели приходила почта, и сегодня как раз и был долгожданный знаменательный день.

Капрал скороговоркой выкликал имена, а сержант заносил их в канцелярскую книгу.

– Герман Тор!

Чурбан Хопкинс сделал шаг вперед, поскольку в Легионе он служил под именем Тора. Зачем вообще ему понадобилось служить в Легионе и вдобавок под чужим именем, читатель в свое время узнает; сейчас же нас интересует только письмо. Хопкинс протянул было руку за конвертом, но Потрэн злобно окрысился на него.

– Чего это ты приперся? Отсидка в карцере влечет за собой лишение права переписки.

– Но я еще не приступил… к отбытию наказания, – с трудом выговорил побледневший Хопкинс.

– Заткнись, павиан настырный, иначе велю тебя подвесить! И вы тоже убирайтесь вон! – Последняя фраза относилась к нам с Альфонсом.

Как в воду опущенные, брели мы по двору. Нет в Африке более издевательского наказания, чем лишение права переписки. Ведь ждешь вестей из большого мира, как манны небесной.

– Павианом обозвал!.. – скрежеща зубами, прорычал Хопкинс. – И с чего он на меня взъелся? – Наш друг шагал вперевалочку, такая походка сохранилась у него с тех времен, когда он служил матросом. В незавидной ситуации его, похоже, больше всего возмутило сравнение с обезьяной.

Альфонс Ничейный, с его благородным происхождением, воспринял очередную неприятность невозмутимо. Закурил сигарету, сквозь зубы просвистел какую-то песенку, а затем кратко вынес свое суждение: