Три мушкетера. Том первый - [55]

 Онъ началъ съ того, что спросилъ у г. Бонасье его имя, отчество, лѣта, званіе и мѣстожительство.

 Арестованный отвѣчалъ, что его зовутъ Жакъ-Мишель Бонасье, что ему пятьдесятъ одинъ годъ, по званію бывшій торговецъ и живетъ теперь въ улицѣ Могильщиковъ, въ домѣ подъ No 11.

 Тогда комиссаръ, вмѣсто того, чтобы продолжать свой допросъ, произнесъ длинную рѣчь объ опасности, которая существуетъ для темнаго торговца, если онъ вмѣшивается въ общественныя дѣла.

 Это вступленіе онъ осложнилъ еще объясненіемъ могущества кардинала, этого несравненнаго министра, превзошедшаго всѣхъ прежнихъ министровъ и служащаго образцомъ дтя всѣхъ будущихъ, могуществу котораго никто не можетъ противиться безнаказанно.

 Послѣ этой второй части своей рѣчи, устремивъ на бѣднаго Бонасье свой ястребиный взглядъ, онъ предложилъ ему поразмыслить о затруднительности его положенія.

 Торговецъ заранѣе уже все обдумалъ; онъ посылалъ къ чорту ту минуту, когда г. де-ла-Порту пришла въ голову мысль женить его на своей крестницѣ, и въ особенности ту минуту, когда эта крестница была принята кастеляншей королевы.

 Основаніемъ характера Бонасье былъ глубокій эгоизмъ, съ примѣсью скаредной скупости, и ко всему этому примѣшивалась страшная трусость. Любовь, внушенная ему его молодой женой, была чувствомъ совершенно второстепеннымъ и не могла бороться съ врожденными недостатками.

 Бонасье дѣйствительно задумался надъ тѣмъ, что ему только что оказали.

 -- Но, г. комиссаръ, хладнокровно сказалъ онъ,-- повѣрьте, что я признаю и цѣню больше всякаго другого несравненныя заслуги его высокопреосвященства, подъ управленіемъ котораго мы имѣемъ честь находиться.

 -- Въ самомъ дѣлѣ? спросилъ комиссаръ тономъ, въ которомъ слышалось сомнѣніе,-- но если бы это было такъ въ дѣйствительности, за чти же вы попали въ Бастилію?

 -- Какъ попалъ я сюда или, скорѣе, за что я попалъ сюда? возразилъ г. Бонасье,-- вотъ это я положительно не въ состояніи объяснить вамъ но той причинѣ, что я и самъ этого не знаю; но навѣрно ужъ не за то, что оскорбилъ, по крайней мѣрѣ умышленно, кардинала.

 -- А между тѣмъ, должно быть, вы совершили какое-нибудь преступленіе, если васъ обвиняютъ въ государственной измѣнѣ.

 -- Въ государственной измѣнѣ! вскричалъ Бонасье въ ужасѣ,-- въ государственной измѣнѣ! Но какъ можете вы допустить, чтобы бѣдный торговецъ, ненавидящій гугенотовъ и гнушающійся испанцевъ, могъ быть обвиняемъ въ государственной измѣнѣ? Подумайте только, вѣдь это дѣло по существу своему совершенно невозможно.

 -- Г. Бонасье, сказалъ комиссаръ, глядя на обвиняемаго такъ, точно его маленькіе глаза обладали способностью читать въ тайникахъ сердца,-- г. Бонасье, у васъ есть жена?

 -- Да, отвѣчалъ весь дрожа торговецъ, чувствуя, что тутъ именно дѣла его запутываются,-- т. е. у меня была жена.

 -- Какъ у васъ была жена! Что же вы съ ней сдѣлали, если теперь у васъ больше нѣтъ ея?

 -- У меня ее похитили, милостивый государь.

 -- Ее у васъ похитили? произнесъ комиссаръ.-- А!

 При этомъ "а" Бонасье почувствовалъ, что дѣло все болѣе и болѣе запутывается.

 -- Ее у васъ похитили! продолжалъ комиссаръ,-- и вы знаете человѣка, который совершилъ это похищеніе?

 -- Я думаю, что знаю.

 -- Кто же это?

 -- Примите во вниманіе, что я ничего не утверждаю, г. комиссаръ, а только высказываю подозрѣніе.

 -- Кого вы подозрѣваете? Скажите откровенно.

 Бонасье находился въ страшномъ смущеніи: долженъ ли онъ отъ всего отпереться, или сказать все. Если онъ отъ всего отопрется, можно подумать, что онъ знаетъ слишкомъ много для того, чтобы признаться, а если скажетъ все, онъ докажетъ свое усердіе.

 Итакъ, онъ рѣшился сказать все.

 -- Я подозрѣваю, сказалъ онъ,-- высокаго брюнета внушительной наружности, имѣющаго видъ вельможи: онъ много разъ слѣдилъ за нами, какъ мнѣ казалось, когда я ждалъ мою жену у калитки Лувра, чтобы проводить ее домой.

 Комиссаръ, казалось, почувствовать нѣкоторое безпокойство.

 -- А какъ его имя? спросилъ онъ.

 -- О, его имени я не знаю, но если я его когда-нибудь встрѣчу, я тотчасъ же его узнаю, ручаюсь вамъ за это, будь это хоть среди тысячи людей.

 Лобъ комиссара омрачился.

 -- Вы говорите, что узнали бы его среди тысячи? спросилъ онъ.

 -- То-есть, сказалъ Бонасье, замѣтившій, что сбился съ пути,-- то-есть...

 -- Вы отвѣтили, что узнали бы его, сказалъ комиссаръ,-- это хорошо... На сегодня довольно: надо, прежде, чѣмъ мы пойдемъ дальше, чтобы кой-кто былъ предупрежденъ, что вы знаете похитителя вашей жены.

 -- Но я не говорилъ вамъ, что я его знаю! вскричалъ Бонасье въ отчаяніи.-- Я сказалъ вамъ, напротивъ...

 -- Уведите преступника, сказалъ комиссаръ двумъ сторожамъ.

 -- А куда нужно отвести его? спросилъ сторожъ.

 -- Въ тюрьму.

 -- Въ которую?

 -- Ахъ, Боже мой, да въ первую попавшуюся, лишь бы она крѣпко запиралась, отвѣчалъ комиссаръ съ равнодушіемъ, охватившимъ ужасомъ бѣднаго Бонасье.

 -- Увы! увы! сказалъ онъ самъ себѣ,-- несчастіе пало на мою голову; моя жена совершила, вѣроятно, какое-нибудь страшное преступленіе; меня считаютъ ея сообщникомъ и накажутъ вмѣстѣ съ ней: она сказала, она призналась, что сказала мнѣ все; женщина такъ слаба! Тюрьма первая попавшаяся! Именно такъ! Скоро пройдетъ ночь, и завтра меня колесуютъ, вздернутъ на висѣлицу! О, Боже мой! Боже мой! сжалься надо мною!