Три монаха - [6]

Так скитался я из края в край, пока дорога не привела меня в западные земли. И вот волею судьбы оказался я в Кавати, и захотелось мне наведаться в родные места. Подхожу я к старой усадьбе, гляжу — стена ограды цела, но черепица с кромки крыши осыпалась, столбы ворот стоят, но створ нет. Сад зарос густой травой. От прежних строений не осталось и следа, только лепятся друг к другу убогие лачуги, в которых не укрыться ни от дождя, ни от ветра. Смотрю я на все это, и слезы невольно застилают глаза.

Вдруг неподалеку заметил я жалкого вида старца, который мотыжил поле. «Должно быть, он знает, что тут произошло», — подумал я и подошел к нему.

«Скажите, почтенный, — окликнул я старца, — как зовутся эти места?»

Старик снял с головы соломенную шляпу.

«Места эти зовутся Синодзаки».

«А чья это усадьба?»

«Господ из рода Синодзаки».

«Стало быть, ему известно о моей семье», — подумал я и опустился на межу. Старик оперся о мотыгу и, как ни в чем не бывало, повел свой рассказ.

«Некогда земли эти принадлежали доблестному самураю по имени Синодзаки Камонноскэ. Это был человек с которым мало кто может сравниться. Сам господин Кусуноки благоволил к нему и доверял больше, чем кому-либо из своих родичей. У господина Камонноскэ был сын, господин Рокуродзаэмон. Повздорив с господином Кусуноки-младшим из-за того, что тот сдался сёгуну, он удалился от мира и пустился странствовать неведомо куда. Люди сказывали, будто он отправился в северные земли, а потом прошла молва, что он и вовсе отошел в мир иной, а как оно на самом деле — никто не знает».

С этими словами старик заплакал. Глядя на него, я тоже с трудом сдерживал слезы.

«А сами вы кто — челядинец господина Рокуродзаэмона или просто житель этих мест?» — спросил я.

«Я здешний крестьянин. После того как господин Рокуродзаэмон покинул свой дом, все здесь пришло в запустение, челядь разбрелась кто куда, и мне, недостойному, пришлось принять на себя заботы о пропитании его жены и деток. Уж очень жаль мне их было, поэтому я забросил работу у себя в поле и вот уже пять или шесть лет служу им. Уходя из дома, господин Рокуродзаэмон оставил двухлетнюю дочку и совсем маленького сыночка. Матушка, несмотря на горькую свою долю, лелеяла их, только не в силах была она перенести разлуку с мужем и вскорости занемогла. А с прошлой весны стало ей совсем худо, последнее время она ни крошки в рот не брала и три дня назад скончалась. Детки ее до того убиты горем, что глядишь на них — и сердце кровью обливается. Видите ту сосну? Под ней мы предали покойницу погребальному костру. Каждый день брат с сестрой ходят туда и льют горькие слезы. Нынче я снова собирался пойти вместе с ними, но они сказали: «Не нужно, мы пойдем одни», — поэтому я и решил помотыжить поле. Я делаю это не для себя, жаль, если дети останутся без пропитания. Они зовут меня дедушкой, и хоть я им не родной человек, а рад, что они считают меня своей опорой. Сегодня их что-то долго нет, я все гляжу на дорогу — не появятся ли, — и работа у меня совсем не спорится».

Так рассказал старик, и по лицу его покатились слезы. Тяжело стало у меня на сердце. Подумать только, простолюдин способен на такое великодушие, а я, жестокосердный, бросил своих детей на произвол судьбы. Как хотелось мне воскликнуть: «Я и есть их отец, Рокуродзаэмон!» Но нет, тогда все годы, отданные поискам спасения, пропали бы даром. И я сказал:

«Отрадно мне слышать такие слова. Вряд ли найдется где-либо человек столь же великодушный, как вы. Печальную повесть вы мне рассказали. Есть ли на свете что-либо горше судьбы этих несчастных детей! В свое время и мне, хоть и не в такой мере, довелось изведать подобную участь. Воистину, что может быть безрадостней судьбы малолетних детей, потерявших отца и мать…»

С этими словами я поднес к глазам рукав своего рубища, чтобы утереть слезы.

«Стало быть, и вам привелось изведать такое горе?» — воскликнул старик и, вторя мне, заплакал во весь голос.

Дав ему наплакаться вволю, я продолжал:

«Прошу вас и впредь не оставлять этих чад своими заботами. Только представьте себе, как возрадуются на том свете их покойные родители. Вам же и вашим потомкам воздастся за вашу доброту. В будущем ожидает вас райское блаженство. Не покидайте же бедных сирот, да хранят вас боги, будды и Три Сокровища. Ну что же, солнце уже заходит. Мне пора в путь. Прощайте».

Я пустился в путь, и старик вызвался меня проводить. По дороге мы с ним беседовали, как добрые друзья, и всякий раз старик принимался плакать. Глядя на него, и я с трудом сдерживал слезы. Наконец я сказал:

«Теперь вам пора возвращаться», — и он в конце концов побрел прочь.

Вскоре я увидел ту самую сосну, о которой говорил старик. Переборов себя, я прошел было мимо, однако тут же спохватился: «Нынче ровно три дня, как скончалась моя жена, которую я покинул, возжаждав лучшей доли. Жестоко было бы пройти мимо, не поклонившись ее праху. Если бы я ни о чем не знал, ещё куда ни шло, но оказаться здесь и не прочитать по ней заупокойную молитву — для меня, монаха, непростительный грех. Это противоречило бы завещанной нам Буддой благости, да и покойная затаила бы на меня обиду. Нет, — решил я, — мне нужно вернуться».