Три месяца в бою. Дневник казачьего офицера - [11]
— Вы ведь хорошо владеете мотоциклетом? — спрашивает начальник штаба.
Странный вопрос! Спортсмен, гонщик, и вдруг не будет знать машины!
— Владею, так точно, — говорю.
Вступается генерал:
— Во сколько времени вы можете проехать до Р.; тут всего семнадцать верст и дорога идеальная.
— В двадцать минут Ваше-во, отвечаю.
— Смотрите сюда, — и на карту показывает.
— Вот… Мы вот тут… Здесь — Райгород. Там штаб N-го корпуса. Вы обязаны отвезти туда вот этот пакет… Прочитайте его, чтобы в случае чего уничтожить…
— Ого! Дело пахнет не шуткой! Читаю внимательно.
— Запомнили? Ну, вот. Возьмите лучшую машину и самого надежного моториста — провожатого. Имейте в виду, что на шоссе могут оказаться немцы. Донесение ни в коем случае не должно попасть в их руки. Собирайтесь, с Богом.
Ну, слава Богу, первое серьезное поручение получил! Бегу распоряжаться и одеваться.
— Куда? — спрашивают товарищи.
— Поздравьте! Еду с важным поручением!
С завистью смотрят.
— Почему же не из нас кто-нибудь?
— А на что же тогда ординарец, я? — парирую их вопрос вопросом же.
Выхожу. «Старики» крепко жмут руку. Полковник шепчет:
— Осторожнее все-таки… Зря не рискуйте…
Машина прогрета. Бензину — на сто верст. Осматриваю каждую гайку, ибо из-за собственной неосторожности может пропасть все.
Готово. Веду машину; на ходу даю «магнето».
Послушная «Индиана» вздрагивает и всем своим мощным красным телом бросается вперед.
Еле успеваю поймать на бегу педаль и сажусь на низкое и широкое седло.
Тук-тук-тук-тук-тук-тук…
Ровно и четко отсчитывает вспышки мотор.
Ровным стуком ему вторит сердце. Немного волнуюсь, но это ничего!
Выезжаю на площадь. То и дело выключаю мотор и бесшумно, инерцией, проскальзываю между бесконечных обозов и торговых палаток, разбитых перед старинным костелом. Зевак окликаю голосом — давать гудки среди диких, крестьянских лошаденок — рискованно. Как раз наделаешь такой «тарарам» среди возов, что и машину поломаешь. Но вот и шоссе. Высокое Распятие на каменном, почерневшем пьедестале. Потемнел и Крест, «крыж свентый» по-здешнему. Сколько молитв и слез видело это темное, примитивное Распятие! На камне под ним засохший пучок цветов — скромный дар плачущей по целым дням Марыси, молившейся перед строгим Иезусом о далеком Стасе, дерущемся в неведомой Галиции против несносных швабов, побей их Матка Божска!..
Перед глазами лентой, белой и ровной, легло знаменитое Сувалкское шоссе. Оно мощено и довольно прилично.
Но беда вся в том, что даже самая лучшая мостовая требует за собой ухода. А тут, на этой дороге, его недостает. Во многих местах матрац шоссе, вместе с сохранившейся на нем мостовой, осел, подмытый снизу на пол-аршина ниже общего уровня дороги.
Рассмотреть такой колодезь трудно, ибо он сливается с общим белым фоном дороги. Замечаешь его уже тогда, когда переднее колесо машины на сажень от края ямы… Лихорадочно нажимаешь ножной тормоз, но… сила скорости (а мы летим километров на шестьдесят в час) тащит машину и только призвав на помощь все свое хладнокровье и уменье — удерживаешься на седле, звенящем от страшного толчка. Руль вырывается из рук, и машина рыскает в течение нескольких секунд то туда, то сюда… Справляюсь!
Пять-шесть сажен и — новое препятствие:
Обнажился от песчано-щебнистого тюфяка нижний слой острых каменных плит. Беда, если не досмотришь! К черту шина, а то и глушитель сорвешь нелепо высунувшимся из грунта острым камнем.
Опять шипит заторможенное заднее колесо, а продолжающая работать «в себе» машина сотрясает и бьет всю раму резкими, нервными толчками.
Зато где ровный кусочек попадется! — Тут уже прямо наслажденье! И про немцев, могущих оказаться на дороге, не думается!
Все больше и больше нажимаешь рычаг, отводя его до предела. Мотор уже не стучит, а с воем и гулом бросает машину навстречу ветру и пространству.
Далеко, далеко, еще на том вон холме показались черные точки…
Что это? Немцы ли? Крестьянские ли фуры?
Ходу. Рычаг отведен до отказа… На мгновение даю холостой ход, ибо знаю, что потом, когда включишь мотор, скорость еще более увеличится от толчка…
Включаю… Машину рвануло и понесло…
Даю гудки, а затем, с трудом справляясь левой рукой с кидающимся рулем, свободной рукой нащупываю холодную и плоскую рукоять браунинга в поясной кобуре.
Мимо мелькают будто стоящие на месте фуры. Часы на руле показывают, что мы едем уже пятнадцать минут. Скоро должен быть и Райгород!
Спускаюсь с покатого холма и с размаху влетаю на высокую горку… Стоп… Что это? Мотор не работает.
Слезаю. Осматриваю все. Будто бы в порядке вся машина. Начинаю работать. Свеча, отвинченная от карбюратора, дает вспышки при каждом нажиме педали и рукоятки… Значит, не она виновата! Не переело ли трос какой-нибудь? Нет, все они в порядке. Разбираю карбюратор, правда, поверхностно, ибо время дорого. Продуваю, чищу. Пускаю бензин в цилиндры. Пока он там есть — машина берет. Выгорает он — стоп!
Значит, надо развинчивать весь карбюратор.
Вот горе… А Райгород — вот он! Рукой подать. Подходят из ближайшего фольварка крестьяне. Здороваюсь и вспоминаю.
— А где же мой моторист? Его нет…
Делать нечего. Чтоб не терять времени, отдаю машину на сохранение крестьянам, предупредив их об отставшем моем спутнике.
«…В детстве мне довелось довольно много поездить: каждое лето, на каникулах, мы с мамой и младшим братом Аликом отправлялись «отдыхать»: сначала, когда отец еще служил в армии, это были Германия и Латвия, затем – местечко Ворзель под Киевом, где жила с семьей старшая сестра отца – гостеприимная тетя Маня. Самое увлекательное и завораживающее занятие в дороге было смотреть из окна вагона на проносящиеся мимо пейзажи и воображать себя оказавшимся внезапно в этих местах, в этом глухом лесу, на этом заброшенном полустанке…».
Автор книги Валерий Трифонович Левшенко – доктор физико-математических наук, главный научный сотрудник Института физики Земли Академии наук, руководитель сектора. В своей автобиографической книге он рассказывает о том, как простой белорусский парень из деревни поступил в МГУ, учился на кафедре геофизики геологического факультета, а после окончания университета много лет провел в экспедициях, работал в США, Канаде, ФРГ, Греции, Иране и во многих регионах России, занимался разработкой новых методов поиска полезных ископаемых и технологий прогноза землетрясений, создал автоматизированную систему защиты атомных электростанций.Серию рассказов, в которых автор с юмором описывает всю свою жизнь, можно назвать документом эпохи: повествование охватывает период от смерти Сталина до наших дней.
В книге собраны очерки об Институте географии РАН – его некоторых отделах и лабораториях, экспедициях, сотрудниках. Они не представляют собой систематическое изложение истории Института. Их цель – рассказать читателям, особенно молодым, о ценных, на наш взгляд, элементах институтского нематериального наследия: об исследовательских установках и побуждениях, стиле работы, деталях быта, характере отношений, об атмосфере, присущей академическому научному сообществу, частью которого Институт является.Очерки сгруппированы в три раздела.
В этой книге не говорится о заговорах и не раздуваются мифы до невероятных масштабов, но есть опровержения многих историй, которые отдельные биографы Фредди выдают за истинные. В ней нет домыслов – каждый факт перепроверялся не по одному разу. Автор встречался со всеми героями этой истории: с музыкантами и менеджерами Queen, с друзьями и родственниками Фредди – десятки часов интервью, дни и часы, проведенные в архивах и библиотеках, поиск новых источников и новых свидетелей. Прочитав эту книгу, вы узнаете, почему личная жизнь и смерть Фредди Меркьюри продолжают оставаться тайной и по сей день.
Академик Игорь Васильевич Курчатов (1903–1960) принадлежит к числу тех ученых, чьи труды и практические усилия определили будущее человечества. Благодаря ему Советский Союз сумел в сжатые сроки создать атомную, а затем и водородную бомбу, разрушив ядерную монополию США, начал создавать атомный подводный флот. Курчатов не только заложил основы мирного применения атомной энергии, но и открыл путь исследованиям по управляемым термоядерным реакциям. Несмотря на всемирное признание заслуг Курчатова и большое количество посвященных ему публикаций, многие стороны его жизни остаются неизученными и малоизвестными.
Александр Житинский провел на земле 71 год и 5 дней, оставаясь неизменно молодым, веселым и добрым.Он был писатель. Из самых-самых талантливых в Петербурге. В России. В наше время.А еще он был лирический поэт. Настоящий. Умелый и удачливый сценарист. Неутомимый издатель. Работал, как жил, – быстро. Спеша в будущее. С которым у Александра Николаевича был какой-то необъяснимый постоянный контакт, похожий на дар предвидения.Самуил ЛурьеОн был трудоголик и жизнелюб. Он в совершенстве познал сокрушительную силу смешного и лучше многих и многих понимал бесконечно печальное «над вымыслом слезами обольюсь».