Три краба - [4]

– Не понимаю, – сказала Юри, – почему вы, американцы, на каждом слове повторяете «…когда мы красиво, с достоинством выйдем из этой войны…». Вы ведь постоянно издеваетесь над высокомерием британцев, а сами никак не можете отделаться от ковбойского самолюбования времен первых поселенцев.

– Наверно, потому, что в нас живет упрямство джентльменов Юга, самоуверенность Дальнего Запада, завистливость северян и эгоизм восточных штатов… А я космополит. Да и вы хоть и японцы, но самые настоящие безродные скитальцы.

– Значит, мы найдем общий язык. И вообще, все, кто тут сегодня соберется: и Саша, и Йокота-сан, и другие – очень похожи друг на друга.

– И все же я бы вам посоветовал не доверять посторонним! – заключил Фрэнк и пронзительным взглядом уставился на Юри.

– Черт знает что! Оказывается, даже мы, иностранцы, подлежим мобилизации по категории С-4.

– Разве? Первый раз слышу. А я – по категории А-5.

– Конечно! У вас всегда и во всем категория А, да еще пятерка вдобавок. Иначе вы не можете, – сказала Юри.

– Это из-за корейской войны. Меня ведь тогда призывали.

– А не слишком ли жирно для вас иметь категорию А-5? Вы ведь даже не женаты.

– Но зато у меня двое детей!

– А ты разве их кормишь? – рассмеялся Такэси.

– Естественно, кормлю! У меня очень развито отцовское чувство.

– Учтите, – сказала Юри, – как только разговор коснется президентских выборов или вьетнамской войны, вечеринке конец.

– А если рассказывать благородно-непристойные анектоды, вечеринка затянется до самого утра, – парировал Такэси.

Фрэнк рассмеялся.

– Такэси, как только ты почувствуешь, что гости тебе осточертели, подними палец, и я заговорю о политике.

Вспомнив наконец о вежливости, подобающей хозяину дома, Такэси спросил:

– Как поживает Ронда? Верно, очень похорошела…

– Лучше скажи, как выгляжу я. Восстановилась ли моя сексуальная привлекательность? – Фрэнк потеребил лацкан вельветовой куртки.

– А разве она у вас была? – насмешливо спросила Юри.

– Вот тебе и на! Неужели не было? А я-то думал, что раньше…

– У вас, видно, плохая память. А у меня память отличная.

– Моя жена в последнее время стала приобретать светскость! – рассмеялся Такэси.

В смехе мужа Юри не почувствовала ничего, кроме безобидного подтрунивания.

– Юри, неужели у вас действительно хорошая память? Что-то не верится. Я ведь человек лирического склада, любитель красивых романов, так что…

Юри попыталась вспомнить, как было, когда она спала с Фрэнком, но не смогла. Во всяком случае, ни романа, ни лирики не было.

– Это ты-то человек лирического склада?! Не смеши! Ты прозаичен и обладаешь объективностью историка, который служит повелителю, находящемуся в зените власти, – сказал Такэси.

– Каждый человек старается осуществить свою мечту. Вот я и пытаюсь быть лиричным.

– Ну, это другое дело! А вы как, мадам? По-моему, одно время вы просто захлебывались от лирики, как истинный поэт, – сказал Такэси, взглянув на жену, и пошел в кухню за вином.

– Оказывается, вы до сих пор влюблены в Такэси, а он в вас.

– Если ваши наблюдения позволяют сделать вам такой вывод, значит, так оно и есть. Вы ведь обладаете объективностью историка, служащего повелителю.

– Вот именно! Оттого и страдаю. По-моему, муж и жена должны иметь убежище для совместного одиночества и свои собственные слова для беседы между собой. Иначе слишком уж все пусто. А меня постоянно вынуждали изъясняться общими фразами, и, когда мое терпение кончилось, я быстренько развелся.

Вернулся Такэси, передал Фрэнку бокал мартини.

– Ну как, я не слишком быстро? Успели объясниться?

– Ты отсутствовал как раз столько, сколько надо.

– А по-моему, слишком мало! – с притворным вздохом сказала Юри.

– Такэси, ты знаешь, заседание ученого совета в нынешнем голу состоится в городе А. Я там побуду подольше, мне обязательно надо повидаться с ребенком. – Фрэнк перевел разговор на детей.

– С каким ребенком?

– Со старшим. Мальчишке уже девять, и он научился говорить довольно горькие вещи.

– Они уж такие, наши дети. Я, например, дочки боюсь гораздо больше жены. Да и Юри тоже боится – заставляет меня считаться с собой, а сама считается только с дочерью.

– Вполне естественно. Риэ – умная девочка, а в последнее время становится очень привлекательной. Вам, должно быть, неспокойно.

– Особенно если в доме такой мужчина, как ты.

– Да что ты! Я ведь теперь паинька.

– Знаешь, у Юри с недавних пор появились какие-то странные ощущения… Она, кажется, беременна.

Фрэнк бросил пытливый взгляд на талию Юри.

– В двадцатом веке беременность уже не является символом счастья. Как раз наоборот – это катастрофа, это шаг к бесплодию. И американская литература так считает, начиная с Фолкнера.

– Наверно. Но нам наплевать на цивилизованные страны. В нашей семье это символ мира.

Юри подмигнула Фрэнку.

– Вы мыслите широкими категориями и заглядываете в будущее, на сто лет вперед. Почему же тогда «символ мира»? Скорее уж, предтеча революции!

– К нам это все равно не относится, – сказал Такэси. – У нас в доме все спокойно.

Фрэнк взглянул на Юри.

– Юри, надеюсь, вы не на свидание идете?

– Я бы попросил не внушать моей жене странных мыслей! – усмехнулся Такэси.