Три «котла» красноармейца Полухина - [3]

Под тяжестью ноши все, кроме Ильи, быстро поняли, что они переоценили свои скоростные возможности перемещения по лесу. За время до заката Саша по числу шагов в единицу времени определил, что они прошли не больше трёх километров. Кроме того, он правильно подозревал, что в отсутствие компаса и ориентируясь только по солнцу, группа шла не по прямой, а по дуге круга, причём неизвестной кривизны. Когда оранжевые закатные лучи ещё пробивались сквозь деревья, все резко застыли, услышав лошадиное ржание неподалёку. Родион сразу же приободрился:

— Кони-то нас учуяли, вот и зовут!

— Кони?

— Не меньше двух, точно!

— Тогда вперёд!

Превозмогая страшную усталость, бойцы добрели до небольшой поляны посреди леса, где к великому удивлению Саши бродила четвёрка лошадей, впряжённая в передок с трёхдюймовой полковой пушкой. Видимо, при обстреле и налёте убило ездовых, а остальные номера расчёта спешились, и напуганные взрывами неуправляемые лошади увезли орудие в лес. А может быть, упряжку туда направил кто-то из артиллеристов, но потом то ли погиб, то ли бросил её по какой-то более важной надобности. Пока окончательно не стемнело, Илью отрядили поискать возможных товарищей со строгой инструкцией максимально таиться и «не отсвечивать», а красноармейцы Полухин и Самойлов-старший занялись оприходованием неожиданной находки.

Родион выпряг и покормил лошадей, благо на упряжке был запас фуража. На предложение отцепить и оставить в лесу пушку Саша ответил категорическим отказом, ибо, как учил его один из преподавателей в школе, старый солдат императорской и Красной армий, пока есть боеприпасы, ты обязан быть с орудием. А если ты настоящий артиллерист — то и после. А в передке в лотках поблёскивали гильзы унитарных патронов. Детальный осмотр пушки решили отложить до следующего утра, сейчас надо было заняться подготовкой к ночёвке. В этом сильно помог топор и большие лопаты с передка — ибо ножом и лопатой пехотинца с коротким черенком трудно нарубить хвороста и вырыть яму для костра. Тут Саша вспомнил подобного рода навыки вожатого в пионерском лагере. Получилось не так быстро, но вполне успешно. К тому же и Родион помог: раз работаешь конюхом, значит, ходишь в ночное. Вернувшийся и не нашедший никого Илья так и порывался сыграть что-то на своей гармони, но остальные у него попросту отобрали инструмент — кто знает, как далеко немцы? Закусили размоченными в воде сухарями и небольшой порцией шоколадки. Думали, оставить ли на ночь караульного, но из всех только Самойлов-младший имел на это силы, однако толку от него в этом качестве было немного. Его поход в разведку наглядно показал, что лучше не осматривать местность вовсе, чем поручать такую задачу именно ему. Пришлось положиться на удачу и спать втроём на нарубленных мягких ветках с листьями. Орудие, передок и лошадей спрятали под развесистой кроной дуба рядом с опушкой.

Предосторожность оказалась не лишней. Вскоре после рассвета всех троих разбудил гул авиационных моторов. Низко над опушкой прошли три двухмоторных бомбардировщика с крестами на плоскостях. Саша решил не двигаться в этот день — с упряжкой можно было взять с собой куда больше нужных вещей, надо было провести подготовку к походу и проверить орудие. Незадолго до принятия присяги в тренировочном лагере он, вместе с другими призывниками, практиковался в обращении с учебной пушкой. Правда, она была не полковой, а дивизионной, но лафет и у той, и у другой устроен похожим образом, так что трудностей с этим не возникло. Бывший студент показал братьям, как снимать орудие с передка и брать его на передок, готовить его к бою и походу. У такого расчёта из одного поверхностно знакомого с системой человека и двух совершенно «не в теме» людей всё получалось через пень-колоду, без той слаженной и гладкой работы, которой славилась отечественная артиллерия во все времена. Но спустя три часа красноармеец Полухин решил, что в этом плане положение дел является более-менее удовлетворительным. Поэтому он сам себе присвоил должности командира орудия и наводчика, Родион Самойлов стал замковым и ездовым, а Илья — снарядным и заряжающим. Последнее было не без риска: безответственность танцора и гармониста внушала нешуточные опасения, но выбора у Саши не было.

Что же касается снарядов, то все шесть лотков передка были полностью укомплектованы боеприпасами. В четырёх из них лежали патроны с осколочно-фугасными гранатами, общим числом шестнадцать штук, а в двух оставшихся — восемь пулевых шрапнелей. Гильзы и снаряды были очищены от смазки и тускло поблёскивали в солнечных лучах. Вопреки ожиданиям, Илья быстро освоил свинчивание колпачков на взрывателях и установку колец на дистанционных трубках. В порядке были и панорама, и почти чистый формуляр пушки, и таблицы стрельбы с руководством службы. Рядом с последними нашлись несколько чистых листов бумаги, пенал с ластиком и тремя остро заточенными карандашами, а также коробка с мелками. Саша понял, что предыдущий командир орудия своё дело знал: бумага, ластик и карандаши были нужны для составления схем ориентиров и расчётов, а мелками он делал временные пометки на щитовом прикрытии. Он мысленно поблагодарил его за это, с грустью подумав, что этого бойца, скорее всего, уже нет в живых. Открыв формуляр пушки, его преемник вдруг обнаружил в нём сложенный треугольником листок бумаги и фотографии почтенной пожилой пары и красивой молодой женщины с кокетливой причёской а-ля Любовь Орлова. Развернув «конверт», он вслух прочёл: «Тому кто читает эти строки, — значит, я убит. Передайте моим любимым маме Анне Михайловне, отцу Петру Ивановичу и жене Ирочке, что их Антоша больше не придёт. Фрицев на Лужском рубеже мы положили немало, жаль, что не всех. Товарищ! Возьми мою пушку и закончи это дело! Сержант Смирнов». Далее шёл почтовый адрес в Москве. Все трое молча стащили пилотки со своих голов. Саша положил прощальное послание и снимки к своим документам в гимнастёрку, к письмам от своей девушки Кати и её фотографии. На глаза вновь навернулись слёзы, на чистом листе бумаги бойцы написали свои имена, адреса родных, добавили к ним данные Антона Смирнова и положили этот документ в формуляр.