Три комнаты на Манхаттане - [52]

Но теперь пришел его черед быть сбитым с толку, потому что вместо того, чтобы броситься к нему в объятия, как он предполагал, она замерла посреди комнаты с бледным и застывшим лицом.

Может быть, он был прав, когда опасался, что она пока еще не сможет его понять.

Он позвал ее, будто она находилась где-то совсем далеко:

— Кэй!

Она не смотрела на него, оставалась неподвижной.

— Кэй!

Она так и не двинулась в его сторону. Ее первое движение было направлено вовсе не к нему. Она резко повернулась и стремительно исчезла в ванной, заперев за собой дверь.

— Кэй…

Он застыл в полной растерянности среди хаоса, царящего в неубранной комнате. Руки его, протянутые было навстречу любви, бессильно повисли.

Глава 11

Он молчал и сидел, не двигаясь, забившись в кресло, не спуская глаз с двери, за которой не было слышно никакого шума. По мере того как шло время, его нетерпение проходило, сменяясь мягким и убаюкивающим состоянием покоя, в которое он начал погружаться.

Очень нескоро, совсем нескоро открылась дверь, так тихо, что он не услышал даже ее предупреждающего скрипа; сперва он увидел, как поворачивается дверная ручка, потом распахнулась створка, и появилась Кэй.

Он смотрел на нее. Она смотрела на него. Что-то изменилось в ней, и он был не в силах угадать, что именно. Ее лицо, волосы стали какими-то другими. По-прежнему лишенная косметики, кожа выглядела совсем свежей; она весь день была в пути, а с лица, казалось, было смыто напряжение.

Она улыбалась и медленно двигалась к нему. Улыбка ее была еще робкой и какой-то нерешительной. У него возникло ощущение почти кощунственного присутствия при рождении счастья.

Подойдя к его креслу, она протянула ему обе руки, чтобы он поднялся, потому что было в этом мгновении нечто торжественное, что требовало, чтобы они оба стояли.

Они не обнялись, не прижались друг к другу, встали щека к щеке и долго молчали. Вокруг них застыла трепетная тишина, которую она наконец нарушила, выдохнув еле слышно:

— Ну, вот ты и пришел.

Тогда ему стало стыдно, потому что он уже начал догадываться, как в действительности обстояло дело.

— Я уже не верила, что ты придешь, Франсуа. И не осмеливалась желать этого. Мне случалось даже желать обратного. Ты помнишь — на вокзале, в нашем такси, когда шел дождь, то, что тогда сказала тебе, и что ты, я думаю, наверное, так и не понял?

— …Это был не отъезд… Это был приезд… Приезд для меня.

— …Ну а теперь…

Он почувствовал, как она замерла без сил в его объятиях, да и сам он ощутил себя ослабевшим и неуклюжим перед чудом, происходящим с ними.

Испугавшись ее неожиданной слабости, он хотел было подойти с ней к кровати, но она стала протестовать слабым голосом:

— Нет…

Там им было не место в такую ночь. Они оба расположились в глубоком большом потертом кресле, и каждый из них слышал биение пульса и ощущал близкое дыхание другого.

— Ничего не говори, Франсуа. Завтра…

Потому что завтра взойдет заря и у них еще будет время, чтобы войти в жизнь вместе и навсегда.

Завтра они уже не будут больше одинокими, никогда больше не будут одинокими. И когда она вдруг вздрогнула, а он почти в то же время почувствовал, как к горлу подступила уже почти забытая тревога, они оба поняли, что одновременно, не сговариваясь, бросили последний взгляд на их прежнее одиночество.

И оба задались вопросом: как они могли его переносить?

— Завтра… — повторила она.

Не будет больше комнаты на Манхаттане. Она им теперь не нужна. Они могут отныне отправиться куда угодно. Не будет нужды и в пластинке из маленького бара.

Почему улыбнулась она с какой-то нежной насмешливостью, когда зажглась висящая на проводе лампочка у маленького портного напротив?

Вместо вопроса он молча пожал ей руку, поскольку и в словах они также больше не нуждались.

Поглаживая его по лицу, она говорила:

— Ты думал, что обогнал меня, не так ли? Ты считал, что ушел далеко вперед, а на самом деле, бедняжка ты мой, оставался позади.

Завтра придет новый день, и этот день уже занимался, слышны были первые отдельные шумы пробуждающегося города.

К чему им куда-то спешить? Этот день принадлежит им, как и все последующие, и город — этот или какой-либо другой — не сможет больше внушать им страх.

Через несколько часов эта комната не будет больше существовать для них. Через несколько часов в ней будут укладывать чемоданы, а кресло, в которое они забились, снова примет свой обычный невзрачный вид предмета небогатой меблировки.

Они могли теперь оглянуться назад. Даже след головы Джун на подушке не был чем-то ужасным.

Решать будет Кэй. Они могут поехать во Францию оба, если у нее возникнет такое желание, и он спокойно вернется на свое прежнее место.

Или же они направятся в Голливуд, и он все начнет сначала.

Ему было все равно. Разве же не начинают они оба с нуля!

— Я понимаю теперь, — призналась она, — что ты никак не мог меня дождаться.

Он хотел обнять ее, развел руки, чтобы обхватить ее, но она проворно выскользнула. В свете рождающегося дня он увидел, как она стоит на коленях на ковре и взволнованно прикладывает свои губы к его рукам, тихо говоря при этом:

— Спасибо.

Они теперь должны встать, раздвинуть занавески, впустив в комнату резкий утренний свет, оглянуться на бедную наготу помещения.