В сегодняшнем осеннем утре ощущалась весна. Он с изумлением обнаружил, что напевает, стоя под душем, а Кэй в это же время застилает постель и машинально подпевает ему.
Словно с их плеч сбросили огромный груз лет, которых он раньше не замечал, но они без его ведома давили на позвоночник, заставляя его сгибаться.
— Ты не поцелуешь меня?
Прежде чем отпустить его, она протянула ему губы. На лестничной площадке он остановился, сделал полукруг и открыл дверь.
— Кэй!
Она стояла на том же месте и смотрела в его сторону.
— Что?
— Я счастлив.
— И я тоже. Иди…
Ни к чему было больше задерживаться. Все казалось совершенно новым. И даже улица была вроде бы не такая, как прежде, точнее говоря, если он и узнавал ее в целом, но открывал неизвестные ему прежде подробности.
Так, с веселой иронией, чуть окрашенной жалостью, он смотрел теперь на кафе, в котором так часто завтракал в одиночестве, просматривая газеты.
Он остановился, умиленный при виде шарманки, которая стояла у края тротуара. Он готов был поклясться, что впервые видит шарманку в Нью-Йорке. С самого детства они ему не попадались.
И в ресторане у итальянца также для него было в новинку покупать не для одного, а для двоих. Он заказал кучу разных вещей, которые прежде никогда не брал, чтобы забить ими холодильник.
Он взял с собой хлеб, масло, молоко, яйца, а остальное велел доставить ему домой. Перед уходом вспомнил:
— Вы теперь будете каждое утро ставить бутылку молока у моей двери.
Снизу он увидел за стеклом Кэй. Она махала ему рукой и выскочила навстречу на лестничную площадку, чтобы освободить его от пакетов.
— Погоди! Я ведь кое-что забыл.
— Что?
— Цветы. Еще вчера утром я собирался сходить за цветами и поставить их в комнате.
— А тебе не кажется, что так лучше?
— Почему?
— Потому что…
Сохраняя серьезность и одновременно улыбаясь, она подыскивала слова с несколько застенчивым видом, который был у них обоих в это утро.
— …потому что так кажется менее новым, понимаешь? Будто бы это длится у нас уже давно.
И, чтобы совсем не расчувствоваться, она заговорила о другом.
— Ты знаешь, что я тут увидела, глядя в окно? Прямо против нас сидит маленький портной — еврей. Ты никогда его не замечал?
Ему доводилось иногда, особенно не присматриваясь, бросать взгляд в сторону маленького человечка, который сидел, поджав под себя ноги по-турецки, на большом столе, и изо дня в день постоянно что-то шил. У него была длинная грязная борода, пальцы, потемневшие то ли от грязи, то ли от непрестанного соприкосновения с материей.
— Когда я жила в Вене с моей мамой… Я ведь тебе говорила, что моя мать была великой пианисткой, что она была знаменитостью?.. Это так и было… Но поначалу ей довелось испытать немало трудностей… Когда я была маленькой, мы были очень бедными и жили вдвоем в одной комнате. О!
Совсем не такой великолепной, как эта, поскольку не было ни кухни, ни холодильника, ни ванной комнаты… Не было даже воды, и мы должны были, как и все остальные жильцы, ходить мыться под краном в конце общего коридора. А зимой, если бы ты только знал, как было холодно!..
Что я тебе собиралась сказать? Ах да… Когда я болела и не ходила в школу, я целыми днями смотрела в окно и видела, как раз напротив нас, старого евреяпортного, который настолько похож на этого, что мне даже показалось на какое-то мгновение, что это тот же самый…
Он, не подумав, сказал:
— А может быть, это он и есть?
Какой же ты глупый! Ему было бы сейчас не меньше ста лет… Ты не находишь, что это любопытное совпадение?.. Меня это привело в хорошее настроение с самого утра.
— Значит, ты в этом нуждалась?
— Нет… Но я снова почувствовала себя девочкой… У меня даже появилось желание немного посмеяться над тобой. Я в молодости была ужасная насмешница. Знаешь, когда была совсем молодой…
— Что же я сделал смешного?
— Ты позволишь мне задать тебе один вопрос?
— Я слушаю.
— Как так получилось, что у тебя в шкафу висит по меньшей мере восемь халатов? Я, может быть, не должна была тебя об этом спрашивать? Но понимаешь, это так необычно для человека, который…
— …который имеет столько халатов, а живет здесь. Ты это хочешь сказать? Все очень просто. Я актер.
Почему он произнес эти слова, как бы стыдясь, стараясь не смотреть на нее? В этот день они оба были преисполнены деликатности по отношению друг к другу. Она не покидала их, и когда они сидели за неубранным столом и смотрели в окно, за которым виднелся старый портной с бородой раввина.
Впервые они ощутили, что не нужна им больше толпа, в первый раз они, оказавшись лицом к лицу, совсем одни, при этом не испытывали больше потребности ни в пластинке, ни в стакане виски для того, чтобы поддерживать возбужденное состояние.
Она не покрасила губы, и это сильно меняло ее лицо. Оно казалось значительно более мягким, с чуть боязливым и робким выражением. Перемена была столь разительной, что сигарета никак не вязалась с обликом этой Кэй.
— Ты разочарована.
— Оттого что ты актер? Почему это должно меня разочаровать?
Она немного погрустнела. И он прекрасно понял почему. Они уже понимали друг друга без слов.
Коль скоро он был актер, а жил, в его-то возрасте, в этой комнате в Тринич-Виледже, то это означало, что…
