Три китайских царства - [59]

В XV–XVI вв. эту местность постепенно захватывали выходцы из Ферганы, и только в середине XVIII в. ее оккупировали маньчжуры, не оставившие заметных следов в культуре страны.

Несмотря на то, что менялись расы первого порядка, языки, религиозные системы, письменность и т. д., признак, отмеченный нами как индикатор, был устойчив. В оазисах складывались отдельные небольшие коллективы, независимые друг от друга, потому что их разделяли пустыни. Так как через оазисы долгое время проходил караванный путь, то господство в них принадлежало купеческой аристократии. Когда же караванный путь потерял свое значение, ослабела и экономическая мощь оазисных народностей, и сила сопротивления внешним завоевателям, и самостоятельность отдельных культур. Можно усомниться, вправе ли мы рассматривать караванный путь в качестве географического фактора. Однако следует заметить, что ведь и географические факторы не вечны, а 2000 лет для наших масштабов период вполне весомый. Кроме того, наряду с явлениями природы следует учитывать и ситуацию. В данном случае большую роль играло положение района между Дальним Востоком и средиземноморским Западом.

Еще больший интерес представляет последний регион: дельта и пойма Волги и долина Терека, потому что здесь нам удалось поставить эксперимент. Ландшафт окружающих Волгу пустынь и полупустынь резко отличен от ивовых рощ и тростниковых зарослей поймы и дельты. Согласно нашему тезису, здесь должны были обитать люди, совершенно непохожие на степных кочевников, оседлые, со своеобразным хозяйственным укладом и специфической культурой. В 1959 г. автору этих строк было поручено отыскать на Нижней Волге археологические остатки культуры хазар, которых в то время большинство ученых считало кочевниками[363]. Всех удивляло только то, что за 100 лет в приволжских степях не было найдено ни одного памятника, который можно было бы приписать хазарам[364].

Исходя из наших географических представлений, мы, вопреки всем установкам, направились сначала в пойму, а потом в дельту Волги и там обнаружили на бэровских буграх хазарские кладбища и следы поселений[365]. В долине Терека мы нашли не только хазарскую керамику, которая отмечала места хазарских поселков, но и цитадель хазарской крепости Семендера, причем локализация хазарских деревень и казачьих станиц почти совпадала[366]. Это указывало на то, что быт хазар и терских казаков был одинаков; он был подсказан особенностями ландшафта азонального или провинциального региона. Таким образом, было сделано археологическое открытие, интересное тем, что оно подтверждает хорономический принцип Л.С. Берга.

В этой связи важно отметить еще то обстоятельство, что общественно-политический строй степняков – половцев, ногайцев и калмыков, – относящихся, по нашей классификации, к третьему (арало-каспийскому) типу, и обитателей дельты Волги и долины Терека – хазар, астраханских татар и казаков – резко различен. Последние (до подчинения Российской империи) сохраняли устойчивые формы военной демократии при относительно слабой центральной власти. Ханская или атаманская власть была нужна им только для военных походов, а попытка усилить ее и превратить Хазарию в централизованное государство, предпринятая иудейской общиной в IX–X вв., привела ее к гибели вследствие отсутствия поддержки народных масс.

Наибольшего расцвета военно-демократическая система достигла на Дону, долину которого следует причислять к Волго-Терскому региону, несмотря на значительные отличия природных условий. Хотя четыре надпойменных террасы Дона плавно переходят в водораздельные степи, но уже на второй террасе проявляется азональность – колки, леса, заросли ивняка и т. п. Со II в. н. э. здесь вели оседлый образ жизни сначала аланы (потом носители салтовской культуры), хазары и, наконец, казаки[367], создавшие знаменитый «казачий круг» – военно-демократический орган самоуправления. Автору этих строк в 1965 г. удалось найти на среднем Дону следы небольшого поселения, где была обнаружена керамика всех эпох – с X по XVII в., что еще раз подтверждает культурную преемственность населения долины Дона независимо от внедрения в нее инородных этнических элементов[368].

Разумеется, все описанные закономерности имеют верхнюю хронологическую границу – развитие цивилизации и техники в XIX–XX вв., но это особая тема, выходящая за рамки проведенного нами исследования.

В заключение мы не можем не остановиться на вопросе, который был затронут вначале: не является ли хорономический принцип Л.С. Берга вариацией географического детерминизма Бодэна и Дюбо[369], Монтескье (Montesquieu, 1858), Гердера (Herder, 1784–1791) и их современного продолжателя Хентингтона (Huntington, 1915)? Действительно, элементы внешнего сходства в обеих системах имеются, но есть и огромное различие, которое позволяет ответить на этот вопрос отрицательно.

Все основатели географического детерминизма, «устанавливая зависимость народного характера от географической среды, стремятся этим путем раскрыть закономерность, присущую человеческому обществу… Основным исходным моментом во всем построении является античная идея о влиянии природы на психику человека, тем самым на национальный характер и через это на судьбы народов»