Три грустных тигра - [8]
Вот как получилось, что мы с Аурелитой стали всем рассказывать эту историю, и каждый раз, как приходили гости (к тому времени мама уже перестала варить им кофе), они только успевали поздороваться и тут же говорили: «Девчушки, идите-ка сюда. Что это вы делали под машиной?» И мы все рассказывали и рассказывали, пока чуть не проболтались, чем мы на самом деле занимались под машиной. Но тогда уже Сиана Кабрера со своей дочкой Петрой переехали в Пуэбло Нуэво, Новый Поселок, хотя по-настоящему это никакой не поселок и никакой он не новый, просто квартал на другом конце города, еще беднее нашего, народ там живет в домах с земляными полами и гуановыми крышами, и тогда в нашем квартале нас перестали расспрашивать, и мы с Аурелитой решили каждый день после школы ходить в Пуэбло Нуэво, чтобы и там нам все говорили: «Девчушки, подите сюда, что это вы делали тогда под машиной?»
В Пуэбло Нуэво мы узнали, что жених Петры перестал ездить в город и по четвергам, и по воскресеньям, правда, возвращался пару раз, но только по воскресеньям, погулять по парку, и что Петра никуда не ходит, потому что мамаша держит ее целый день взаперти, никого она не видит, а старуха ни с кем не разговаривает, когда идет по делам, и ни с кем они не дружат, не то что раньше, а то вечно бегали по гостям.
Гавана 22 апреля 1953 года
Эстельвина милая моя:
Ото всей души желаю чтобы это письмо застало тебя в добром здоровьи в кругу семьи, а здесь у нас, как всегда, ни хорошо ни плохо. Письмо твое Эстельвина уж так меня порадовало, ты подумай, как было приятно получить от тебя письмо, ведь ты столько времени нам не писала. Я конечно панимаю, кому и дуться на нас как не тебе, учитывая что случилос, как не понять, но мы-то не виноваты что твоя Глория сбежала из дому и сюда преехала к нам в Гавану. Между прочим она и нас тоже за нос водила, потому что она гаворила, это ты ее сюда прислала учится, и даже показала письмо якобы от тебя, мол ты в письме пишеш что послала ее сюда выучится чтобы человеком стала, а мы дураки и поверили и даже пустили ее периночевать, а ты представь себе каково это когда нам самим в этой комнате не вздохнуть не охнуть.
Теперь вот ты про нее спрашиваешь, говоришь вот уже почти восемь месяцев не пишет, ну так могу тебе сказать что мы уже давным давно нич. про нее не знаем, прямо ничевошеньки. Не знаю, туда где вы жевете у черта на рогах как говорит Хильберто доходит журнал Боэмия, если не доходит пускай тогда Басилио как поедит в поселок привезет тебе номер вот ты и узнаеш чем твоя дочка занимается. Она пошла вроде как в артистки. Не знаю ты знаешь ли что она начила работать через две недели ровно как приехала сюда в Гавану устроилась нянькой в районе Видадо где то в тех краях, а мы ее когда спросили где она учится она нам сказала что не собирается поступать учится это уж фигушки вот как сказала а еще сказала не желает четыре года или все пять корячиться днем на работе а вечером на учебе никуда не выходя безо всяких развличений чтобы потом в конторе горбатится за кукиш с маслом, вот как она сказала.
Чесное благородное слово Эстель прямо еле удержалась чтоб не надавать ей пащечин за бессовесность так она нагло это сказала с такой уверенностью будто сама она не зассыха от горшка два вершка шеснадцати еще нет. Ладно Хильберто удержал говорит в конце то концов она тебе не дочка и вообще никто, следи за своим домом а остальные пусть помалкивают. Знаешь что твоя дочка сказала? Вот то самое и сказала, что я тебе написала а сама ушла. И вобщем не было ее дней десять или две недели покрайней мере, а как вернулас так вся из себя красивая и еще прощения просила и сказала что она уже больше не нянькой а работает теперь в парикмахерской и это гораздо лучше платят больше намного и она периехала в пансион. Я прямо обрадовалась честное слово, и себе сказала ну дает Эстельвинина-то вот и прижелась уже в Гаване и честное слово тебе даю тут прямо все вспомнила как мы с тобой маленькие играли на сахарном заводе во дворе и как в школу ходили и от всех этих воспоминаний, а ты же знаешь какая я дура у меня аш слезы навирнулись а Хильберто на меня разозлился мол меня хлебом не корми дай только пориветь. Патом мы паругались и неделю не меньше не разгаваривали, тут то и пришло от тебя письмо и меня с него сестричка потому что ты ведь мне как сестра такая тоска взяла что разривелась как дурочка. Ну да на сердитых воду возят как гаварит Хильберто, вот я и не стала долга дуться. Я тебе клянус Святой Девой что мы ничего не знали про эта дело и что эта твоя дочка одно название что твоя кого хочеш облапошит.
Короче вернулас она скоро после того и письмецо я ей прачла. Вы девушка я ей гаворю будта и не дочка моей кумы Эстельвины моя кума Эстельвина гаворю женщина порядочная и ты гаворю поучилас бы у матери своей Эстельвины потому что второй такой как ты Эстельвина гаворю нет и что она тебя в гроб то вгонит а сама узнает каково без матери то жить мы то с тобой сиротами росли и тут твоя как залиется слезами в три ручя ну мне жалко ее стало давай утешать, ни за что не угадаеш что она мне сказанула перед уходом, это после того как она отривелась и я ей кофе сварила и она его все выпила. Стала такая в дверях одной рукой облокатилас а в другой сумочка хорошенькая такая у нее была, и гаварит мне а сама со смеху чуть не лопаится, нада не Эстельвина гаворить а Этельвина без сэ, захлопнула у меня под носом дверь и ушла я и не успела ее на место поставить. Ты Эстель эту дочку свою явно не с той ноги выродила, я тебе еще не все расказала.
