Три года революции и гражданской войны на Кубани - [48]

«Разговариваем… 9 и 24 мая произошли совместные заседания под председательством генерала Краснова…»

Быч прислал и проект договора, который договаривающиеся стороны собирались будто бы подписать.

В 1-м пункте проекта заключалось признание «внутренней автономности каждой из договаривающихся сторон».

Во 2-м пункте – признание существующей границы между этими землями и в «переговорах с соседними государственными образованиями – обязательство оказывать взаимную поддержку в вопросах, касающихся включения в состав территории договаривающихся сторон городов и земель, присоединение которых являлось безусловно необходимым по соображениям экономическим или военно-стратегическим».

В 3-м пункте – ограничение борьбы с большевиками территориями Дона и Кубани, а в дальнейшем всего Северного Кавказа, обязуясь оказывать друг другу поддержку всеми силами и средствами.

В 4-м пункте – учреждение совместного совета, которому предоставляется «разработка плана борьбы с большевизмом и анархией», а также «общее руководство военными операциями в смысле определения общих и даже частных заданий для отдельных армий, во внутренние распорядки коих совет не вмешивается».

В 5-м пункте – благие пожелания, «дабы ныне разрозненные части России смогли являть собою могучую политическую силу…» «ближайшей задачей пригнать также создание на юге России прочного государственного образования на федеративных началах, в состав коего должны войти Дон и Кубань, как полноправные члены федерации…»

Таким образом, ни о каком, именно «действенном» – как говорилось в мечетском собрании, – экономическом и политическом объединении пока не было речи.

Мне приходилось уже здесь говорить о Быче и о его образовании, о его достаточно большом опыте общественной работы, но эти его тогдашние навязчивые идеи, лишенные всякой практичности, всегда раздражали и наводили большое уныние. Так и теперь, по получении этих его писаний о «разговорах» с генералом Красновым, мною овладела безысходная тоска.

В эти дни, числа 10 июня нового стиля, одиноко я сидел в номере гостиницы и курьер военного министерства принес серый казенный пакет с извещением о главном интересующем нас деле:

– Прохакие Ваше не може бути заловолено…

Другим словами, нам было прислано извещение о полном отказе нам в удовлетворении нашей просьбы об артиллерийских снарядах, патронах и пр. После многоречивых обещаний полный отказ. Собрались все делегаты и все были озадачены.

– Что же это значит? Решили отправиться к нашему доброжелателю – министру закордонных справ, пану Дорошенко.

– Ншци, – был короткий ответ. Когда мы попросили расшифровать эту столь короткую формулу объяснения, то, по словам министра, выходило, что немцы не только не довольны нашим игнорированием их, но как будто они хотели бы прежде узнать, на каком титуле мы думаем строить наши отношения Кубани к самостийной

Украине, на титуле федерации или автономии? Какие гарантии, что полученное фактически из рук немцев вооружение мы не обратим против немцев же?

Краткое объяснение министра сделалось очень длинным и богатым разными намеками. По сути же дела выходило как будто бы так, что немцы могли бы удовлетвориться декларацией Кубанского правительства о присоединении Кубани к Украине на автономных началах… Наматывался очень сложный клубок домогательств и объяснений. Кто тут играл главную роль, трудно было решить.

Выходило так, что украинцы нас любят, немцы нам доброжелательствуют, но… – «прохание» наше сейчас «не може бучи задоволено». Бескровный, оставшись с паном Дорошенко один на один, пришел потом домой и поведал, что незамедлительное декларирование присоединения Кубани к Украине на автономных началах могло бы иметь следствием то, что во время мирных переговоров с большевиками. Украина потребовала бы перенесения демаркационной линии за пределы Кубани, что немцы дипломатическим путем поддержали бы эти требования, и большевики вывели бы свои войска из Кубани…

Я и Каплин наотрез отказались в какой-либо форме вести на подобной основе дальнейшие переговоры. Мы заявили, что наша делегация должна немедленно выехать в Новочеркасск, доложить раде и правительству обо всем, и только они вправе судить, продолжать или прервать переговоры.

Рябоволу и Бескровному трудно было признать, что Украина не захотела или не могла – бескорыстно и с участием – помочь нам. Но и они не могли оспаривать нашего решения. Они настояли лишь на одном, чтобы наш отъезд не был истолкован как разрыв, как отказ от дальнейших сношений с Украиной. Делегация должна разрешить Н. С. Рябоволу остаться в Киеве, выждать результата наших решений в Новочеркасске и сделать еще попытку получить просимое. Мы согласились и на другую просьбу Рябовола: он мог, при крайней к тому необходимости, посетить представителя немецкого командования, но не представителя дипломатического…

О пошатнувшемся положении немцев на западном фронте мы тогда еще не знали и воспринимали их как всесильных. Со стороны Дона они приблизились к Кубани до станции (Ростовско-Владикавказской железной дороги) Кущевка, со стороны Керчи они уже переправились на Таманский полуостров, т. е. на Кубань. На Украине они, как уже было отмечено, вели войну из-за хлеба с крестьянством. Чтобы быть в курсе дела и чтобы вовремя предостеречь население, мы решили командировать на Тамань члена нашей делегации Г. В. Омельченко.