Три года революции и гражданской войны на Кубани - [136]

Глава XXVIII

По всей вероятности, на решения молодых голов в Екатеринодаре влияли сообщения о бычевских выступлениях и даже будто бы о его достижениях на «международной арене», просто утопические предположения, что «международным путем», через «Лигу Наций» и тому подобных возможно добиться разрешения в местном масштабе[86] большевистской проблемы то ли какою-то разновидностью непосредственных переговоров с большевиками, то ли способом признания независимости Кубани международным ареопагом и защитой этой самостоятельности, если к тому представится надобность, т. е. тешились надеждой на то, что в виде кратковременной возможности выпало на долю Грузии.

Положение Кубанской делегации, возглавляемой Бычом, было в это время явно ненормальным. Как делегация Краевой рады она была послана за границу в виде некоего компетентного информационного органа. Как часть правительственной делегации она имела целью содействие общероссийскому уполномоченному бывшему министру Д. С. Сазонову и для зашиты при нем «кубанских интересов», но она потеряла свои полномочия с момента недопущения самого Сазонова к защите российских интересов на конференции. С выходом из состава правительственной делегации Н. С. Долгополова и Д. А. Филимонова правительственную делегацию нужно было считать распавшейся. Большая часть бывшей делегации Краевой рады в разное время возвратилась домой на Кубань. При этом Н. С. Долгополов прибыл с огромным транспортом медицинского и лазаретного имущества и занялся распределением его между кубанскими и другими русскими лазаретами. Савицкий занялся по преимуществу личными хозяйственными делами. Л. Л. Быч, Калабухов и в какой-то степени Намитоков продолжали оставаться в Париже упражнять свои дипломатические способности при странном положении растаявшей самой делегации.

Неожиданно к открытию Краевой рады 24 октября 1919 года в Екатеринодар прибыл из Парижа член рады А. И. Калабухов и привез доклад Быча Краевой раде. Та часть «доклада», которая предназначалась, видимо, для широкой публики, Калабуховым была помещена в газетах. Извлекая из нее некоторые данные, можно было понять, в каком направлении составители «доклада» хотели подготовить кубанское общественное мнение, но осторожные авторы выражались словами лишь в виде разных предположений.

Главный интерес в Париже сосредотачивался, – согласно недоговоренным бычевским сведениям по русскому вопросу, – вокруг операций на фронте Колчака и на том, признает ли Антанта колчаковское правительство общероссийским… за Колчака-де стояли лишь элементы консервативные и реакционные… демократические же элементы от него отшатнулись… из русских элементов с ним остаются лишь так называемые «эсеры и эсдеки, все лишь бывшие люди, ренегаты». Сам Быч солидаризовался в неприятии Колчака с Керенским, Аргуновым и др.

Отмечались «дипломатические успехи» Быча при разных свиданиях с важными и влиятельными лицами… 16 мая Кубанская делегация имела «аудиенцию» у президента Северо-Американских Штатов г. Вильсона. Но содержание этой аудиенции в особой записке пересылалось правительству вместе со своим докладом и, как можно было понять, ничего обещающего для кубанцев аудиенция не открыла. Просто дело кончилось, по-видимому, лишь тем, что Быча допустили к лицезрению «самого президента Северной Америки» и к заслушанию его каких-то поощрительных фраз общего порядка. Конкретных выводов в пользу Кубани из произнесенных фраз сделать было нельзя.

Глава XXIX

«Договор дружбы»

А. И. Калабухов, прибывший из Парижа в Екатеринодар в ноябре 1919 года, все еще именуясь членом Кубанской парижской делегации, которую, как выше было отмечено, нужно было считать рассыпавшейся, привез документ, которому суждено было в последующем сыграть роковую роль для самого Калабухова, – именно – «Договор дружбы» Быча, Намитокова, Савицкого и Калабухова с одной стороны, и Топы Чермоева, бывшего офицера конвоя Его Величества, Гайдарова, Хадзарова и Бамата с другой стороны.

Первые выдавали себя за представителей Кубанского правительства, каковыми по существу в то время уже не были, вторые – из «представителей Маджелиса горских народов», – организации скорее воображаемой, чем в какой-то степени народно установленной.

В другое время этот документ, жалкий опыт претворения бычевской дипломатической словесности в воображаемую практику как бы «международных договоров», мог пройти незамеченным. В лучшем случае он мог бы войти в собрание полуюмористических актов государственного распада. Но при насыщенности атмосферы тыла гражданской войны духом недоверия и неприязни он мог сыграть и сыграл печальную роль.

В некоторой части черноморских кругов его, видимо, хотели «замолчать», по крайней мере, до поры до времени, быть может, навсегда. Привезший его Калабухов некоторое время держал его в секрете. Но после перепечатки его в газете «Свободная речь» (№ 2226) заговорили о нем как о каком-то «черновом наброске» договора… Но в то же время юрист по образованию и «горец» по происхождению, Султан-Шахим-Гирей (в то же время заместитель председателя Кубанской Законодательной рады) назвал документ «проектом договора», подлежащим утверждению Законодательной рады в последующем утверждении его еще войсковым атаманом.