Три фута под килем - [10]

На борту прославленного крейсера

— Вестовой с крейсера «Киров»… Заместитель командира по политчасти ждет вас на борту корабля.

Молодой моряк, видно первогодок, задорно и звонко выпалил это приглашение и опустил руку от бескозырки.

Нас ждут? На крейсере «Киров»?

Когда мы подплывали к Кронштадту и увидели величественные монументы кораблей на рейде, то позволили себе помечтать о том, чтобы побывать на одном из них… Пожалуй, вестовой ошибся. Скорее всего он принял нас не за нас. Но ведь мы хотели побывать на одном из кораблей. И просили об этом нашего первого кронштадтского знакомого — капитана третьего ранга Якова Левитина. Конечно, он не забыл нашей просьбы.

Но как мы отправимся на крейсер? Он ведь на рейде. А можно ли подойти к нему на нашем катере?

Скоро мы получаем разрешение начальства и покидаем гостеприимные воды Итальянского пруда.

Трудно сказать, удалось ли нам соблюсти все морские правила при подходе к кораблю… во всяком случае мы стараемся не уронить достоинства речных судоводителей.

На наше счастье, у борта «Кирова» стоит разъездной катер, к которому мы и швартуемся. А если б его не было? Не знаем, сумели бы мы подойти тогда к кораблю. Бронированный борт навис как отвесная скала.

Наверное, нам позавидовали бы альпинисты, когда мы набирались по трапу. По крайней мере такую высоту восходители умеют уважать. А вот последняя веревочная ступенька — и под ногами надежная опора.

Издали крейсер весьма фотогеничен. Над водной гладью вознесся корабль четкого рисунка. Корпус его устремлен вперед. Он весь в порыве, который, кажется, едва сдерживают якорные цепи. Надстройки придают мужественность и мощь. А вблизи, с палубы, «Киров» выглядит по-иному. Мы несмело оглядываемся: зачехленные жерла орудий главного калибра, бесчисленные этажи корабельных надстроек, упершийся в облака клотик… И все это рядом, наяву. Кажется, серая громада металла невидимым грузом легла вдруг на плечи. Отчего-то стало жарко, хотя свежий ветер «простреливал» верхнюю палубу.

Офицер с кортиком на боку занес наши имена в вахтенный журнал. Запомнились его слова: «Поздравляю с прибытием на краснознаменный крейсер».

Заметив несмелость гостей, кареглазый вахтенный матрос с повязкой на рукаве улыбнулся нам.

— Не робейте! Четыре года назад я тоже несмышленышем стоял. Отвели меня в кубрик и сказали: тут будешь жить. А ночью боевую тревогу объявили. Все побежали куда-то. И я тоже. Забежал чуть ли не на капитанский мостик. А нужно было в машинное отделение спускаться. Отвели меня туда и сказали: стой у турбины. Весело службу начал… Ну, а если вам помощь понадобится, спросите старшего матроса Марзыканова из дивизиона главного калибра.

Этот парень, подумали мы, до службы на флоте работал, наверное, диспетчером крупного завода или порта. Какая хватка, цепкость, оперативность! И мы были уверены, что не ошибаемся относительно мирной специальности Абылтая Марзыканова. Каково же было наше удивление, когда он сказал, что работал зоотехником.

А что тут необычного? На «Кирове» любые специальности найдутся. Есть токари высокой квалификации, комбайнеры, электротехники, сталевары, монтажники… Разве все перечислишь? Есть и композиторы, и художники. Из кировцев можно хоть цех на заводе укомплектовать, хоть совхоз пополнить. Если надо, оркестр народных инструментов на гастроли пошлем. Чего дома не знали, тому на корабле обучились.

— Расскажите про себя, Абылтай.

— Служил вот сельскому хозяйству в Казахстане, а теперь служу главному калибру на Балтике. Правда, мечтал о бескозырке, когда еще в школе учился. Повезло мне, конечно: привела меня судьба на крейсер.

А теперь уж скоро демобилизоваться. Жалко с «Кировым» расставаться. Да придется уступить место брату. Амангазы тоже мечтает бескозырку надеть. Когда приезжал домой в отпуск, не отставал от меня. Пришлось рассказать ему о подъеме флага, о штормах, об учениях, о командирах наших замечательных, о дружбе морской. Пусть привыкает к морю. У нас в Семипалатинской области совсем другое море — хлебное.

Всего несколько минут провели мы вместе с кареглазым вахтенным, а запомнился он надолго; запомнился радушием, расположением к юмору, гордостью за свой корабль, которой, впрочем, наделены все кировцы.

Потом пришел офицер, которого назначили к нам во временные командиры. Мы-то журились, что попадем во власть неумолимого начальника. А увидели перед собой коренастого, с открытым лицом и, главное, молодого лейтенанта.

Представившись, Виктор Коваль расставил на палубе ноги, сдвинул на затылок пилотку, нахмурился, покачал головой и тоном, подразумевающим беспрекословное послушание, произнес:

— Двенадцать ноль-ноль! (Мы взглянули на свои часы и убедились, что он говорит чистую правду.) Святой на флоте час… Обед!

Обед? Мы не так давно завтракали… Но ведь мы сейчас не принадлежим себе. С одной стороны, обед — это хорошо: отведаем истинно морской трапезы. С другой стороны, кроме обеда на крейсере есть, вероятно, и более любопытные вещи.

А лейтенант уже перестал хмуриться. На лице его засияла улыбка, которая более шла к нему. Тряхнув головой, он сказал:

— Ничего не поделаешь. Придется знакомиться с нашим командованием за обедом… Пошли!