Три дочери Евы - [41]

– Но есть место, где ты чувствуешь себя дома? – спросила Пери.

– Дома? – с усмешкой переспросила Ширин. – Я скажу тебе одно универсальное правило: дом там, где живет твоя бабушка.

– Очень милое правило, – кивнула Пери. – И где живет твоя бабушка?

– В могиле. Она умерла пять лет назад. Меня, свою первую внучку, она обожала до безумия. Соседи рассказывали, до последнего вздоха надеялась, что мы вернемся. Так что дом я обрету, когда меня похоронят рядом с моей дорогой бабулечкой в Тегеране. А до той поры останусь бездомной.

– Я… Мне… мне очень жаль, – пробормотала Пери, чувствуя, что с ее закрытостью ей будет трудно угнаться за такими общительными людьми, как Ширин.

– Знаешь, как там кладбище называется? «Бехеште-Захра», «Рай Захры»! Круто, правда? Вот бы все кладбища на свете назывались раем. И не надо требовать от Всевышнего всяких там судных дней, кипящих котлов, мостов тоньше волоса и чего там еще? Умер – отправляйся в рай, и точка!

Пери молчала, смущенная и очарованная одновременно. Создавалось впечатление, что ее новая подруга прожила в два раза дольше, хотя они были ровесницами. Никто из семьи Пери за всю жизнь не видел столько, сколько эта девушка. А как дерзко она рассуждала о загробной жизни. Даже отец Пери, с его свободомыслием, никогда не позволял себе подобных высказываний.

Вскоре вернулись Менсур и Сельма. Выяснилось, что есть предмет, который не вызывает у супругов разногласий: Ширин. Пусть и по различным причинам, но у обоих девушка вызвала одинаковую неприязнь. Оба собирались сказать дочери, чтобы она держалась подальше от этой наглой девицы. Ничему хорошему она Пери научить не сможет.

* * *

Примерно через час, сделав по городу еще несколько кругов, они завершили свою экскурсию перед зданием Оксфордского союза. Прежде чем расстаться, Ширин обняла Пери как давнюю подругу. Мускусный запах ее духов был таким сильным, что у Пери на мгновение закружилась голова.

Ширин объяснила, что англичане, несмотря на свою вежливость и безупречные манеры, относятся к иностранцам несколько настороженно, и Пери будет проще общаться со студентами из других стран или с теми, кто, подобно самой Ширин, не знает, какую страну считать родной.

– Ну что, еще увидимся? – спросила Пери.

Ей и в самом деле хотелось этого. Несмотря на то что темперамент новой знакомой немного пугал Пери, она не могла не попасть под обаяние бесконечной трескотни Ширин, ее самонадеянности и бесстрашия. Люди часто ценят в других те качества, которых не хватает им самим.

– И очень скоро! – воскликнула Ширин и расцеловала в обе щеки впавших в оцепенение Сельму и Менсура. – Забыла сказать, мы с тобой живем в одном корпусе.

– Правда? – обрадовалась Пери.

– Конечно правда! – Ширин просияла ослепительной улыбкой. – Твоя комната прямо напротив моей. Так что, если будешь шуметь, помни: в гневе я страшна… Не бойся, шучу. Так что будем соседями, как Турция и Иран на карте. Станем неразлучными подругами. Или заклятыми врагами. Можем развязать войну. Третью мировую! Ведь никто не знает, как повернется жизнь, верно? Глядишь, начнется новая гребаная война из-за того, что Ближний Восток окончательно облажается. Упс! Опять мой проклятый язык. – Повернувшись к испуганным родителям Пери и безбожно коверкая их фамилию, Ширин объявила: – Мистер и миссис Наубамтулу, за дочь не волнуйтесь. Она в хороших руках. С этого момента я считаю своим долгом за ней присматривать.

Тишина

Оксфорд, 2000 год

После того как родители отправились на вокзал, Пери, охваченная гнетущим чувством одиночества, вернулась к своему корпусу, где ей теперь предстояло жить. Казалось, она должна была испытывать облегчение оттого, что больше ей не придется выслушивать их ежедневные ссоры и перебранки, но эту жизнь она, по крайней мере, хорошо знала, а новая пока страшила ее. У нее было такое чувство, словно из-под ног разом выдернули ковер и теперь она вынуждена идти по голой земле. Радостное возбуждение, в котором она пребывала весь день, развеялось, сменившись тревогой. Может, она напрасно воображала себя взрослой и самостоятельной, а на самом деле вовсе не готова начать жизнь с чистого листа. Мысль об этом не давала ей покоя. Ежась под порывами холодного ветра, столь непохожего на ласковый морской бриз, к которому она привыкла в Стамбуле, Пери глубоко вдыхала прохладный воздух. Ее обоняние не улавливало привычных запахов – печеных каштанов, жареных мидий, рогаликов с кунжутом, бараньих потрохов, – которые весной сливались с благоуханием цветущего багряника, а зимой – с ароматом волчеягодника. Словно дряхлый колдун, забывший формулы своих снадобий, Стамбул смешивал в одном котле всевозможные ароматы, нежные и резкие, приторно-сладкие и едкие, аппетитные и тошнотворные. Здесь, в Оксфорде, в воздухе чувствовался лишь запах сосновой смолы, не смешанный ни с чем.

По темной деревянной лестнице Пери поднялась в свою комнату и принялась разбирать чемоданы. Одежду развесила в шкафу, вещи разложила по ящикам, а семейные фотографии расставила на столе. Записную книжку, посвященную мыслям о Боге, она положила на тумбочку возле кровати.