Три дня одной весны - [101]

— Поглядите-ка на него, а! — напряженно засмеялся Аскаров. — Я бы на вашем месте не выпустил ту женщину. А уж после, если нужно было б жать, убежал бы!

Дядя Хидоят, не обратив внимания на подначку слушателя, так закончил свой рассказ:

— Вот и вся история, как я ходил знакомиться с невестой… Мокрый, продрогший до костей, только под утро вернулся домой.

— Так, так… — посмеивался Аскаров. — И как же после такого позора не устыдился ваш будущий тесть, не отказался от свадьбы?

— Не отказался, — простодушно объяснил старик. — Только от своего отца в то утро получил я хорошую оплеуху. А потом он сам отправился в кочевье, уладил все и привел назад моего осла.

— Да, хорошим человеком оказался ваш тесть. Я бы на его месте и за версту не подпустил такого жениха. — Аскаров, перестав смеяться, насмешливо оглядел дядю Хидоята.

Фируз, задетый выходкой своего дяди, тоже посмотрел на старика: понимает ли он, что Аскаров пытается высмеять его? Но дядя Хидоят оставался спокойным, глаза его, окруженные густой сеточкой морщин, удивительно блестели, как бы светились. Кажется, ни трудности долгого жизненного пути, ни старость — ничто не могло замутить их. Или, может быть, старик знал какую-то иную, высшую, правду и сам в душе посмеивался над Аскаровым?..

Наконец гости собрались расходиться. И Фируз пошел проводить их.

Аскаров спрашивал Афзала:

— Скоро кончаешь школу?

— В этом году. Через два дня последний экзамен.

— А потом что, в институт?

Афзал, робея перед старшим, растерянно молчал.

— Хочет пастухом стать, — ответил дядя Хидоят вместо сына, — говорит, мне пора на отдых.

— Прекрасно, правильное решение: профессия у вас, так сказать, наследственная, сын пастуха — пастух! Умный парень, понимает. Однако вот племянник мой — он меня удивляет. — Аскаров кивком головы указал на Фируза и сердито замолчал.

Дядя Хидоят глянул на Фируза — тот делал вид, что ничего не слышит.

— Чем же он удивил вас?

— Да хотя бы тем, что втаптывает в землю мои слова. Говорю — учись, не слушает, — хмуро объяснил Аскаров. — У этой женщины, не знаю, какое получил воспитание… будто сам он шах, а желание его — великий визирь.

— Ну так и что особенного, зачем обижаться на парня? И те, что не выучились в институтах, тоже, слава богу, живут неплохо. Раз не хочет учиться дальше, к чему заставлять?

— Вы, Хидоят-бай, оказывается, и в самом деле афанди! — Аскаров раздраженно махнул рукой и, не попрощавшись, зашагал по дороге.

Дядя Хидоят и Афзал, тихонько посмеиваясь, простились с Фирузом и тоже отправились домой.

5

Прошло две недели.

Фируз закончил работы по дому и в саду, потом привез от подножия Сагиртеппы двадцать ослов белой глины во двор дяди Аслама, чтобы обмазать крышу. Вчера отец — дядя Аслам сказал, что, даст бог, в субботу замесят глину, а утром в воскресенье можно будет приняться за крышу — соседи помогут.

Сегодня была пятница. Фируз, решив, что дела по хозяйству в общем закончены и в понедельник можно выходить на работу, отправился к директору совхоза.

В приемной директора, там, где раньше сидела знакомая Фирузу девушка-секретарь, сейчас печатала одним пальцем на машинке симпатичная женщина средних лет. На подоконнике жужжал вентилятор. Больше в приемной, кажется, ничего не изменилось за два минувших года. Хотя, да… директором совхоза сейчас Наимов, тот самый, за которого вышла Назокат.

…Наимов с сигаретой во рту сидел за большим полированным столом и читал газету.

«Прежнего директора трудно было застать на месте, — невольно подумал Фируз. — Говорят, сейчас он работает главным агрономом в нижнем совхозе. Там, конечно, дела побольше…»

Увидев Фируза, Наимов неторопливо отложил газету в сторону, с минуту молча смотрел на него, потом вынул изо рта сигарету, погасил ее в пепельнице и пригласил:

— Садитесь.

Фируз смотрел на него, узнавая и не узнавая, и удивленно размышлял, как может человек измениться до такой степени за каких-нибудь два года.

Когда Фируз после школы пришел работать в совхоз, Наимов, тогда молодой специалист, был здесь завгаром. Фируз запомнил его худощавым симпатичным парнем, а теперь в кабинете за столом директора перед ним сидел будто другой человек. Полное круглое лицо его говорило о довольстве, глаза смотрели как-то сонно, и, казалось, только густые брови и крупный нос остались от прежнего Наимова.

— Не узнаете меня? — наконец нарушил молчание Фируз.

Он, конечно, понимал, что Наимов не мог забыть его, и спросил неспроста. Издавна сложилось так, что жители из родного села разделяли себя на две группы или рода: «ходжи» и «табармусульмане». Сообщества эти не всегда хорошо уживались друг с другом. «Ходжи» с незапамятных времен считали себя привилегированным слоем среди мусульман, к «табармусульманам» же относили тех, чьих предков, по преданию, обратили в мусульманство насильно. «Ходжи» жили в нижней части села, а «табармусульмане» — в верхней, и это разделение соблюдалось издавна. Семьи из этих двух частей села не брали друг от друга девушек замуж, не отпускали сыновей — избегали вступать в родство. За соблюдением обычая следили больше старики — случалось и так, что, встретившись лицом к лицу, они делали вид, будто не знают друг друга, и не обменивались приветствиями. Фирузу обычай этот не нравился, но сегодня ему не нравилось еще и то, что «ходжа» Наимов делал вид, будто не может вспомнить «табармусульманина» Фируза.