Три дня без чародея - [49]

Упрям обмакнул в чугунок палец, осмотрел, обнюхал и даже лизнул.

— Еще лучше прежнего.

— То есть как лучше прежнего? А в прошлый раз что, хуже было? — насторожилась Василиса. — Это кабы я его не разлила…

— Да все в порядке! — бодро заверил ее Упрям. — Я это дело знаю, не впервой.

— Смотри у меня, чародей-недоучка…

Сходя на среднее жилье, Василиса глянула вниз и собралась было спуститься, но тотчас вернулась.

— Лас… Побыстрее бы колдануть. Мне, как бы сказать, зело вниз нужно, а там десятник околачивается, — тихо пояснила она. — Мимо других я бы прошла, а вот его опасаюсь — ну как признает.

— Ничего, дело нехитрое, — успокоил Упрям.

Встали перед зеркалом.

— Ты говоришь, не впервой… а раньше кому личину делал?

— Не отвлекай меня, — орудуя угольком, велел ученик чародея. — Ну, себе.

— Извини, не буду. А для каких же, любопытно, целей?

— Да так, — смутился Упрям. — Ежели, скажем, надо с кем-нибудь повидаться, а родня, положим, не одобряет.

Василиса смерила Упряма пристальным взглядом.

— До девок, поди, бегал? Что ж, не зря про тебя говорят, что охоч…

— Охоч, не охоч, тебе-то что? — Упрям смутился отчего-то еще больше. — И потом, кто говорит-то? И… вообще, я просил не отвлекать.

— Ну, извини, больше не буду.

Слово княжна сдержала, но большего уже и не требовалось. Ученик чародея почувствовал, как наливаются жаром уши, и каким-то образом от этого взор княжны стал особенно, почти телесно ощутимым. Он разозлился. Велел себе успокоиться, но не преуспел. «Что-нибудь напутаю», — подумал он, хотя заклинанием и, правда, владел в совершенстве.

— Чнрик-чик-чик!

— Ух! — радостно воскликнула княжна, снова вздрогнувшая, но чашу на сей раз удержавшая.

— Да что ты будешь делать, совершенно невозможно чародействовать! — Напряжение Упряма выплеснулось на ни в чем не повинную птичку. — Ты это что, нарочно устраиваешь?! Вредительствуешь? Или так, забавляешься?

— Очумел? — возмутилась птичка. — Какие забавы, я дело делаю — и полезное, кстати сказать. Ничего себе, тружусь в поте лица, а меня же и попрекают! Злой ты…

— Зачем ты так с ней? — заступилась Василиса.

Краска от ушей поползла по щекам.

— Ну… не сердись. Прости пожалуйста, я не хотел обидеть.

— Не хотел… — насупилась деревянная птичка. — Думаешь, очень приятно, одним только боком тесанной, сидеть тут дни и ночи напролет, вызова ждать? Все же ради вас, чародеев, стараюсь.

— Обещаю, я больше никогда не скажу тебе грубого слова.

— А удобно, думаешь, деревянным клювом шевелить?.. Ладно, забыли, не красней больше — загоришься. Если сейчас некогда разговаривать, прикоснись к моей лапке. Да, вот так.

Упрям выполнил требование, и резной глаз птички осветился глубоко сидящей красной искрой.

— Вот. Теперь тот, кто вызов шлет, просто скажет, что нужно, а я тебе потом, как снова лапку тронешь, видением и представлю.

— Спасибо тебе, добрая труженица, — сказал Упрям. — Спасибо, что зла не держишь. А хочешь, я тебя из рамы вырежу и второе крыло приделаю?

— Да ну тебя, — смутилась птичка. — Занятная мысль, конечно. Работать я уже не смогу, а летать, может, и получится… Славный ты мальчик, Упрям. Не надо мне второго крыла. И ничего не надо. На самом деле мне тут совсем не скучно, это я уж так, для красного словца. Наоборот интересно — я ведь свою работу люблю. Ну, поболтали и будет — у тебя зелье стынет.

Упрям повернулся к Василисе:

— Правильно птичка говорит, продолжим. А весело вы тут с Наумом живете, — заметила княжна

Заклинание прошло как по маслу. Ученик чародея испытал глубокое удовольствие, знакомое, быть может, только песнопевцам. Слова лились свободно, легко, живо, ни на волос не отступая от задуманного ни в длительности, ни в высоте звука. Василиса прикоснулась губами к краю чаши, стала пить, запрокидывая голову, а когда осушила все до последней капли и взглянула на себя в зеркало — восхищенно охнула. Было отчего! Вместо девушки смотрел на нее невысокий, но стройный парень, жилистый, проворный — ощущались в нем и сила, и сноровка, и ум. Сечка на боку и Василисе шла, но теперь, казалось, стала частью тела.

Черты лица не утратили общности с Василисиными, и князя получившийся добрый молодец напоминал изрядно, но сходство было такого рода, что ничего существеннее пересудов досужих кумушек вызвать не могло.

— Здорово! — признала княжна.

— Эй, отроки, обедать идете? — донеслось снизу.

— Идем! — крикнул Упрям в дверь и вернулся к зеркалу. Василиса уже переминалась с ноги на ногу, но осталась — ей хотелось узнать, кто вызывает башню Наума, и она встала на прежнее место, хотя теперь это не требовалось.

После прикосновения к резной лапке искра в глазу птички погасла, а далекое отражение в зеркале пришло мгновенно, явив одетого в белое чародея преклонных лет, но крепкого — от него исходило ощущение глубокой мощи. Серые глаза были подобны грозовым тучам над бескрайними лесными просторами. Упрям узнал его: чародей Светорад несколько раз гостил в Дивном. Наум почитал его вернейшим другом.

— Наум, если можешь, ответь мне скорее, — сказал он и протянул руку вверх — должно быть, к птичке, вырезанной в раме его зеркала. На стеклянной поверхности заплясали радужные блики.