Три девочки [История одной квартиры] - [25]
– Невкусно? – озадаченно спросил он.
Леонтий Федорович взял ложку и, зачерпнув из Тотиковой тарелки, пригубил.
– Это на Украине так и полагается, чтобы узвар был соленый? – сдерживая смех, спросил он.
– Соленый?! – Доктор выронил суповую ложку в миску. – Как соленый?!!
У него был такой обескураженный вид, что все невольно засмеялись.
– Так вот в чем дело! – воскликнула Софья Михайловна. – Это ваша фарфоровая банка в кухне стояла рядом с моей? Вы спутали банки!
– А в вашей что? – растерянно спросил доктор.
– Соль, милый доктор! Мелкая столовая соль, – не в силах сдержать смех, отвечала Софья Михайловна.
– Что же я наделал? – пробормотал доктор. Он был так растерян и так искренне огорчен, что все наперебой бросились весело утешать его.
– А сладкое все же будет, – говорила Софья Михайловна, – я несу свой сюрприз.
И под гром аплодисментов она внесла мороженицу. Доктор постепенно приходил в себя от смущения и даже заулыбался.
– Узвар за мной! – решительно заявил он. – Все это вышло потому, что я не догадался попробовать…
Когда удавшееся на славу мороженое было съедено, Софья Михайловна сказала.
– Ну, а теперь объясните секрет «стланных» селедки и сыра.
– Да! Да! Показывайте, как это сделано!.. – закричали все.
– Секрет очень простой, но не думайте, что это мое изобретение. Я эту штуку видел в детстве, – сказал Леонтий Федорович, вытаскивая что-то из-под скатерти.
Секрет действительно оказался совсем простым. Из очень тонкой компрессной клеенки были искусно склеены три пакетика, и в них вставлены и наглухо привязаны длинные и очень тоненькие резиновые трубки с резиновым баллончиком на конце. Стоило сжать баллончик – и воздух из него выдавливался через трубку в пакетик, и тот раздувался, как мяч. Подложенный под скатерть, он мог приподнять любую нетяжелую вещь. Девочки с увлечением делали опыты с новой игрушкой, заставляя плясать то одно, то другое.
– Ну, а как же с премией? – вспомнила Люся.
– По-моему, – Васе за то, что привел дедушку! – крикнула Наташа.
Споров не было. Премия была присуждена единогласно старому слесарю и Васе. Яков Иванович смущался, но сиял. Анна Николаевна принесла из своей комнаты банку вишневого варенья.
– Вот! – сказала она и подавила банку на стол перед Яковом Ивановичем.
– Это все нам? – растерялся он.
– А как же? Это же премия. Сама летом варила.
Яков Иванович взял банку в руки и поставил ее перед Софьей Михайловной.
– Получите, завхоз. Кушать будем все вместе.
Шел уже второй час ночи. Тотик уснул на руках у доктора, и мать унесла его в кроватку. Девочек отправили спать, но они еще долго шмыгали через «классную» друг к другу.
Ушел и Вася кончать встречу Нового года в своей студенческой компании.
А взрослым не хотелось расходиться. Они сидели за столом, пили чай с вареньем, и беседа приняла тот теплый, интимный характер, какой бывает только тогда, когда у всех участников хорошо на душе.
– Доктор, – говорил старый слесарь, – а я часто вспоминаю девятьсот пятый год. Много мы тогда самодержцу – «его императорскому величеству» – крови испортили! Ты что тогда делал?
Доктор слегка опешил от этого неожиданного «ты», с которым Яков Иванович обратился к нему, сам того не замечая.
– Помню и я, – ответил он немного растерянно, но вдруг, увлеченный воспоминаниями, заговорил горячо и живо. Он рассказывал, как подавал первую помощь раненным на демонстрациях рабочим и студентам; как прятал от полиции в этой самой квартире революционеров, живших в Петербурге на нелегальном положении; как его однажды вызывал к себе градоначальник для объяснений и как он перед ним разыгрывал обиженного; как, мол, на него могли подумать, что он помогает «крамольникам»?
Все смеялись, а Софья Михайловна заметила:
– Не представляю себе, доктор, – неужели вы умеете притворяться и что-то разыгрывать?
– Перед вами не сумею, – улыбнулся доктор, – а обмануть полицию – это было делом чести.
И он снова увлекся воспоминаниями. Иногда старый слесарь перебивал его и рассказывал случаи из своей жизни, о том, как участвовал в забастовках и демонстрациях и как после 9 января 1905 года вступил в партию большевиков. Рассказы этих двух, таких разных, стариков – это уже была история, и все сидели молча и с интересом слушали.
– Ну, еще, еще! Расскажите еще! – просила Анна Николаевна, ласково прижимаясь к плечу Софьи Михайловны.
– Нет уж, скоро утро, спать пора, – сказал, наконец, Яков Иванович и встал.
Все поднялись с мест, продолжая разговаривать. Доктор отвел Софью Михайловну в сторону и тихо сказал:
– Я сегодня впервые за много лет смог вспомнить этот период своей жизни без боли. Как мне благодарить вас за это?
Софья Михайловна ничего не ответила, только крепко пожала его руку.
– Чудно встретили сорок первый год! – воскликнула Анна Николаевна. – И вот увидите, он весь пройдет радостно и весело и мы еще лучше встретим следующий.
Все охотно согласились с ней. И никто не подозревал, как жестоко она ошибается.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава X
Прошел ровно год.
Шла ночь на первое января 1942 года. Наташа вдруг проснулась сразу, как от толчка. Она открыла глаза. В комнате было совершенно темно. Слышалось ровное дыхание спящих людей. Наташа повернулась со спины на бок, протянула руку и пощупала, не раскрылся ли Тотик. Нет, ничего, укутан хорошо. Они все лежали на широкой тахте – Наташа, Тотик, Люся и Катя. Из-за раскрытой двери в соседнюю комнату доносилось тонкое, с присвистом, похрапывание Якова Ивановича, да иногда что-то бормотал во сне доктор.
