Три часа между рейсами - [33]

Шрифт
Интервал

Из конторы мистера Кэннона я отправился в издательство на Пятой авеню, и там мне также первым делом сообщили, что завтра здесь появится Финнеган.

Он отбрасывал перед собой столь длинную тень, что за обедом, во время которого я надеялся обсудить свои дела, беседа почти все время вертелась вокруг Финнегана. И вновь у меня сложилось впечатление, что мой издатель, мистер Джордж Джеггерс, разговаривает не столько со мной, сколько с самим собой.

— Финнеган — великий писатель, — сказал он.

— Разумеется.

— И сейчас он в полном порядке, можете мне поверить.

В ходе разговора я никоим образом не оспаривал сей факт и потому спросил:

— А что, в этом были сомнения?

— Нет-нет, что вы! — сказал он поспешно. — Я лишь о том, что с ним недавно приключилась неприятность…

Я сочувственно покачал головой:

— Слышал об этом. Когда ныряешь в почти пустой бассейн, неприятности неизбежны.

— Но бассейн вовсе не был пуст! Он был заполнен водой до краев. Вы бы послушали, как эту историю рассказывает сам Финнеган, — в его изложении она звучит просто уморительно. В тот день он, будучи в рассеянных чувствах, как раз собирался нырнуть в бассейн с бортика, обычным образом… — мистер Джеггерс изобразил траекторию нырка ножом и вилкой, ткнув ими в поверхность стола, — и тут заметил каких-то девиц, прыгавших в воду с пятнадцатифутовой вышки. По его словам, он вдруг вспомнил свою ушедшую юность и под этим впечатлением залез на вышку, откуда выполнил эффектный прыжок ласточкой, при этом умудрившись вывихнуть плечо еще в воздухе, не долетев до воды. — Он взглянул на меня с некоторым беспокойством. — Вам не приходилось слышать о подобных случаях — например, как бейсболист выполняет бросок с такой силой, что плечо выходит из сустава?

Однако мне в тот момент было не до ортопедических параллелей.

— После этого, — продолжил он с мечтательным выражением лица, — Финнегану пришлось писать свои тексты на потолке.

— На потолке?

— Ну, практически на потолке. Работу он не прекратил — этого парня ничто не выбьет из колеи, будьте уверены. Он заказал какую-то хитроумную конструкцию, подвешенную к потолку, так чтобы можно было писать, лежа на спине.

Я не мог не признать, что это воистину героический поступок.

— А на его работе это как-то сказалось? — спросил я затем. — Вам не пришлось читать его тексты справа налево, как на китайском?

— Первое время с этим действительно были сложности, — сказал он, — но сейчас, повторяю, он в полном порядке. Я получил от него несколько писем, напоминающих прежнего Финнегана — полного жизни, надежд и планов на будущее…

Опять заметив у него этот отстраненно-мечтательный взгляд, я поспешил перевести разговор на темы, более мне близкие. Лишь после нашего возвращения в офис тема Финнегана всплыла вновь — при обстоятельствах, упоминание о которых заставляет меня краснеть, ибо я сделал то, чего не имею обыкновения делать: прочел чужую корреспонденцию. Это случилось только потому, что мистера Джеггерса кто-то задержал в коридоре и я первым вошел в его кабинет, а там опустился на стул и прямо перед собой на столе увидел листок телеграммы:

НУЖНО ПЯТЬДЕСЯТ ЧТОБЫ ЗАПЛАТИТЬ

МАШИНИСТКЕ ПОДСТРИЧЬСЯ КУПИТЬ

КАРАНДАШИ ЖИЗНЬ СТАЛА НЕВЫНОСИМОЙ

ДЕРЖУСЬ ЛИШЬ НАДЕЖДАМИ НА ХОРОШИЕ

НОВОСТИ ФИННЕГАН

Я не поверил своим глазам — всего пятьдесят долларов, тогда как я слышал, что ставка Финнегана за один рассказ достигает трех тысяч! Джордж Джеггерс, войдя, застал меня ошеломленно взирающим на телеграмму. Он прочел текст и повернулся ко мне с видом глубокого отчаяния.

— Я перестану себя уважать, если на это поддамся, — заявил он.

Вздрогнув, я огляделся вокруг, дабы увериться, что нахожусь в офисе процветающего нью-йоркского издательства. Затем я решил, что просто не так понял текст телеграммы. Наверняка речь шла о пятидесяти тысячах, запрошенных Финнеганом в качестве аванса. Тогда все ясно — подобные запросы повергнут в отчаяние любого редактора, от кого бы они ни исходили.

— Не далее как на прошлой неделе, — горестно продолжил мистер Джеггерс, — я послал ему сто долларов. Это чистой воды убытки, я даже не решаюсь говорить на эту тему с моими деловыми партнерами. Выплачиваю из своего кармана, хотя мог бы на эти деньги купить новый костюм и пару ботинок.

— Вы хотите сказать, что Финнеган на мели?

— На мели, ха!

Взглянув на меня, он беззвучно рассмеялся — и мне совсем не понравился его смех. У моего брата на нервной почве… впрочем это к делу не относится. Через минуту он взял себя в руки.

— Надеюсь, вы не будете об этом распространяться? Сказать по правде, Финнеган уже на самом дне — то есть он находился там до недавнего времени, когда его из года в год преследовали неудачи. Но дела идут на поправку, и я уверен, что мы вернем каждый цент, который…

Издатель запнулся, подбирая обтекаемое выражение, но слова «он из нас вытянул» все же прозвучали по инерции. Теперь уже мой собеседник поспешил сменить тему.

Только не подумайте, будто на протяжении всей недели, проведенной мною в Нью-Йорке, я специально занимался «финнегановским вопросом», — просто так уж вышло, что, много времени проводя у своего агента и в издательстве, я неизбежно с этим сталкивался. Например, два дня спустя я хотел сделать звонок из офиса мистера Кэннона и нечаянно подключился к разговору между ним и мистером Джеггерсом. Это можно назвать подслушиванием лишь отчасти, поскольку до меня доходили реплики только одного из собеседников, что, согласитесь, все же не так постыдно, как если бы я слышал весь разговор целиком.


Еще от автора Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Ночь нежна

«Ночь нежна» — удивительно красивый, тонкий и талантливый роман классика американской литературы Фрэнсиса Скотта Фицджеральда.


Великий Гэтсби

Роман «Великий Гэтсби» был опубликован в апреле 1925 г. Определенное влияние на развитие замысла оказало получившее в 1923 г. широкую огласку дело Фуллера — Макги. Крупный биржевой маклер из Нью — Йорка Э. Фуллер — по случайному совпадению неподалеку от его виллы на Лонг — Айленде Фицджеральд жил летом 1922 г. — объявил о банкротстве фирмы; следствие показало незаконность действий ее руководства (рискованные операции со средствами акционеров); выявилась связь Фуллера с преступным миром, хотя суд не собрал достаточно улик против причастного к его махинациям известного спекулянта А.


Волосы Вероники

«Субботним вечером, если взглянуть с площадки для гольфа, окна загородного клуба в сгустившихся сумерках покажутся желтыми далями над кромешно-черным взволнованным океаном. Волнами этого, фигурально выражаясь, океана будут головы любопытствующих кэдди, кое-кого из наиболее пронырливых шоферов, глухой сестры клубного тренера; порою плещутся тут и отколовшиеся робкие волны, которым – пожелай они того – ничто не мешает вкатиться внутрь. Это галерка…».


По эту сторону рая

Первый, носящий автобиографические черты роман великого Фицджеральда. Книга, ставшая манифестом для американской молодежи "джазовой эры". У этих юношей и девушек не осталось идеалов, они доверяют только самим себе. Они жадно хотят развлекаться, наслаждаться жизнью, хрупкость которой уже успели осознать. На первый взгляд героев Фицджеральда можно счесть пустыми и легкомысленными. Но, в сущности, судьба этих "бунтарей без причины", ищущих новых представлений о дружбе и отвергающих мещанство и ханжество "отцов", глубоко трагична.


Возвращение в Вавилон

«…Проходя по коридору, он услышал один скучающий женский голос в некогда шумной дамской комнате. Когда он повернул в сторону бара, оставшиеся 20 шагов до стойки он по старой привычке отмерил, глядя в зеленый ковер. И затем, нащупав ногами надежную опору внизу барной стойки, он поднял голову и оглядел зал. В углу он увидел только одну пару глаз, суетливо бегающих по газетным страницам. Чарли попросил позвать старшего бармена, Поля, в былые времена рыночного бума тот приезжал на работу в собственном автомобиле, собранном под заказ, но, скромняга, высаживался на углу здания.


Под маской

Все не то, чем кажется, — и люди, и ситуации, и обстоятельства. Воображение творит причудливый мир, а суровая действительность беспощадно разбивает его в прах. В рассказах, что вошли в данный сборник, мистическое сплелось с реальным, а фантастическое — с земным. И вот уже читатель, повинуясь любопытству, следует за нитью тайны, чтобы найти разгадку. Следует сквозь увлекательные сюжеты, преисполненные фирменного остроумия Фрэнсиса Скотта Фицджеральда — писателя, слишком хорошо знавшего жизнь и людей, чтобы питать на их счет хоть какие-то иллюзии.


Рекомендуем почитать
MMMCDXLVIII год

Слегка фантастический, немного утопический, авантюрно-приключенческий роман классика русской литературы Александра Вельтмана.


Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы

Чарлз Брокден Браун (1771-1810) – «отец» американского романа, первый серьезный прозаик Нового Света, журналист, критик, основавший журналы «Monthly Magazine», «Literary Magazine», «American Review», автор шести романов, лучшим из которых считается «Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы» («Edgar Huntly; or, Memoirs of a Sleepwalker», 1799). Детективный по сюжету, он построен как тонкий психологический этюд с нагнетанием ужаса посредством череды таинственных трагических событий, органично вплетенных в реалии современной автору Америки.


Сев

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дело об одном рядовом

Британская колония, солдаты Ее Величества изнывают от жары и скуки. От скуки они рады и похоронам, и эпидемии холеры. Один со скуки издевается над товарищем, другой — сходит с ума.


Шимеле

Шолом-Алейхем (1859–1906) — классик еврейской литературы, писавший о народе и для народа. Произведения его проникнуты смесью реальности и фантастики, нежностью и состраданием к «маленьким людям», поэзией жизни и своеобразным грустным юмором.


Захар-Калита

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дороже самой жизни

Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.


Сентябрьские розы

Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.


Хладнокровное убийство

Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.


Школа для дураков

Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».