Три аксиомы - [10]

Кроме того, деревья выделяют фитонциды — особые вещества, очищающие воздух от болезнетворных бактерий.

Отсюда понятны заботы о насаждении парков, садов, бульваров, скверов и полос деревьев вдоль городских улиц. Это вовсе не роскошь, а составная часть современного градостроительства, столь же необходимая, как сами жилые дома, мостовые на улицах, водопровод, городской транспорт, канализация.

Люди с давних пор понимали важность зеленых насаждений. Петр I одновременно с постройкой Петербурга сажал сады.

В Москве же на этот счет обстановка сложилась неблагоприятно. Город веками рос стихийно и сохранил пороки средневековой сумбурной планировки с кривыми узкими уличками и чрезмерной теснотой застройки. Когда в XVIII столетии встала задача навести в городе какой-то порядок: расширить улицы, посадить деревья, — тогдашняя администрация не в силах была что-либо сделать, потому что вся земля до последнего клочка принадлежала частным собственникам.

Но в тех случаях, когда в распоряжении администрации оказывались свободные пространства, они предпочтительнее отводились не под застройку, а для посадки деревьев.

Такие свободные места город получил после уничтожения старинных оборонительных сооружений, двумя кольцами окружавших столицу. В былые века они защищали Москву от вражеских нашествий. С упрочением могущества России возможность осады Москвы уменьшалась, укрепления становились ненужными. Их снесли, и на освободившихся местах в конце XVIII века посадили деревья. Вместо прежних каменных стен Белого города протянулась цепочка бульваров: Пречистенский (ныне Гоголевский), Никитский, Тверской, Страстной, Петровский, Рождественский, Сретенский, Чистопрудный, Покровский, Яузский. Общая их протяженность 7 километров.

На месте срытого Земляного вала появилось кольцо Садовых улиц с непрерывной вереницей бульваров, скверов и палисадников на протяжении десяти километров от Крымской площади до моста через Яузу.

Потом заключили в трубу речку Неглинную, а русло засыпали землей — получилось довольно широкое пространство для посадки Екатерининского парка, Цветного бульвара и Александровского сада у кремлевской стены.

На этом озеленение Москвы прекратилось надолго. Созданные три полосы насаждений сами по себе прекрасны, но для большого города их было явно недостаточно. Превеликое множество запутанных улиц и переулков оставалось без единого деревца. А сажать из-за тесноты негде.

Только в начале XX века на нескольких наиболее спокойных и просторных улицах посадили вдоль тротуаров ряды лип. Они и поныне существуют на Большой Ордынке, улице Воровского и Ленинградском проспекте.

* * *

В советский период леса сажают много. Едва ли придет кому в голову упрекнуть Московский Совет, что он слабо занимается озеленением города. Успехи у всех на глазах.

Но пришлось и уничтожать.

Старые москвичи не могут забыть, как в 1935 году при реконструкции Садовых улиц было снесено их нарядное зеленое убранство. Деревья на бульварах, скверах и в палисадниках выкорчевали; землю сровняли экскаваторами и залили асфальтом. Многие вспоминают об этом событии с болью. Садовые улицы действительно были прежде красивы, а многие участки восхитительны. Мы, старики, помним; молодежь может судить по фотоснимкам. Известен, например, снимок Большой Садовой от нынешней площади Маяковского в сторону Кудринки — по обе стороны улицы, примыкая к домам, тянутся две роскошные зеленые полосы, составленные из густых лип, кленов, дубов, тополей и окаймляющих их кустарников. Вся эта красота в 1935 году уничтожена, и нам надо разобраться, плохо или хорошо тогда поступили, и не значит ли это, что в Москве вообще не берегут деревьев и варварски их истребляют.

Решить этот вопрос нам поможет отрывок из автобиографической повести К. Г. Паустовского «Беспокойная юность». В 1914 году автор работал вожатым трамвая и водил вагоны линии «Б» по Садовому кольцу. Правдивое свидетельство о том, каким в ту пору было уличное движение, для нас очень важно.

«Это была дьявольская работа, — пишет Паустовский. — Однажды у Смоленского бульвара на рельсы въехал белый автомобиль с молоком фирмы Чичкина. Шофер едва плелся. Он боялся, очевидно, расплескать свое молоко. Я поневоле плелся за ним и опаздывал. На остановках мой вагон встречали густые и раздраженные толпы пассажиров.

Вскоре меня нагнал один вагон линии „Б“, потом — второй, потом — третий, наконец — четвертый. Все вагоны оглушительно и нетерпеливо трещали. В то время у моторных вагонов были не звонки, а электрические трещотки.

На линии создавался тяжелый затор. А шофер все так же трусил по рельсам впереди меня и никуда не сворачивал.

Так мы проехали с ним всю Садово-Кудринскую, миновали Тверскую, Малую Дмитровку, Каретный ряд. Я неистово трещал, высовывался, ругался, но шофер только попыхивал в ответ табачным дымом из кабины.

Сзади уже сколько хватал глаз ползли, оглашая Садовые улицы трещотками, переполненные пассажирами „букашки“. Ругань вожатых сотрясала воздух. Она докатывалась от самого заднего вагона ко мне и снова мощной волной катилась назад.

Я пришел в отчаяние и решил действовать. На спуске к Самотеке я выключил мотор и с оглушительным треском, делая вид, что у меня отказали тормоза, ударил сзади чичкинский автомобиль с его нахалом-шофером.