Тревожный звон славы - [205]

Шрифт
Интервал

По суровому тону его можно было догадаться, что говорит он о приятелях-картёжниках.

   — Скажи, что меня нет и не будет, — отрывисто командовал Пушкин. — И никого не пускай.

   — Приехали, — докладывал Никита. — Записку станут совать...

И по насмешке в его лице можно было понять, что карета от Элизы Хитрово.

   — Нет дома. Ответа не будет. — Пушкин рвал на мелкие клочья изящные, надушенные записки.

Днём он выходил в трактир пообедать. В небольшом зале в этот час было не очень людно, и он рассеянно садился за первый свободный столик. Буфетчик за стойкой звенел бутылками. Половой, с полотенцем через руку, с удивлением наблюдал за странным посетителем, который безразлично, но торопливо глотал, смотрел в пространство и спешил расплатиться, чтобы вернуться в номер.

Октябрь выдался мрачный, дождливый, с холодным ветром с взморья, с ранней изморозью. Не ожидает ли город новое наводнение? Ветер гнал воду с залива.

День за днём, без отдыха, без перерывов, он работал по четырнадцать часов в сутки. Всегда ему легче писалось, когда мысленно он мог оттолкнуться от чьего-либо образа. Теперь наготове были собственные намётки и важный опыт работы над романом из той же эпохи.

А что касается стихотворных образцов, сколько же неудачных «петриад» до него создано было в России! «Петриада» Кантемира, «Пётр Великий» Ломоносова, «Пётр Великий» Шахматова, и ещё, и ещё... И всё было неудачным, негодным, выспренним, витиеватым, просто неудобочитаемым... Высокая эпика превращалась в хвалебную оду или в бесцветную хронику... Он, опять он один мог сказать нужное слово!..

Он писал о Полтавской битве, на столетия определившей всю новую историю России, и минувший век хотел воскресить во всей истине — так же, как сделал это в «Борисе Годунове» и начал было в романе о своём арапском предке...

Перед ним лежал «Журнал Петра Вёл и кото»: «В 27-й день июня 1709 года поутру весьма рано, почитай при бывшей ещё темноте, противник на нашу кавалерию как конницею, так и пехотою своею с такой фурией напал, чтоб не токмо конницу нашу разорить, но и редутами овладеть...» И повелел Пётр «в два часа пополуночи в ретраншементе своём стать армии своей в боевой порядок, в начале 3-го часу показался перед оным на турецком коне своём, Лизетом именуемом, имея на себе мундир полковничий».

Он изучил труд Голикова «Деяния Петра Великого», исследования Бантыш-Каменского[394] «История Малороссии» и сочинения Прокоповича. Вольтер написал немало и о Петре, и о Карле XII[395] — блестяще, но, впрочем, поверхностно... Байрон в «Мазепе» выставил ряд картин, может быть, и разительных в своей яркости, но разрозненных... Зато характеристики Лезюра были весьма драгоценны.

Как всегда, наиболее трудно оказалось построить сюжет — экономный, точный и выразительный. Недаром даже обширному стихотворению он обычно предварял детально разработанный план.

Итак, историческое введение:


Была та смутная пора,
Когда Россия молодая,
В бореньях силы напрягая,
Мужала с гением Петра.

Поход Карла на Москву, неожиданно перенесённый на Украину, — вот и возможность ввести героя, именем которого он желал назвать поэму. — Мазепу. Но он хотел исторические события тесно сплести с личной драмой Кочубея — Марии — Мазепы. Выходило, что срединная любовная фабула как бы окружена в начале и в конце поэмы исторической рамой.

Нет, это было плохо. Получалось нечто искусственное, схематичное, невыразительное, и он всё изменил, начав первую песнь драмой в доме Кочубея.

Он просыпался ночью и хватался за перо. Он записывал стихи на салфетках трактира — и какие стихи: предельно сжатые, весомые, почти отягощённые глубинной значимостью. О, как далеко ушёл он от первой своей поэмы! В «Кавказском пленнике» он романтически лепил только свой характер. Теперь он был лишь автором, объективным повествователем, и научился этому на долгом опыте «Евгения Онегина». Он знал, что делает новый важный шаг — создаёт первую в русской литературе подлинную историческую поэму — настоящий литературный подвиг.

Бой, Полтавский бой!

...Ему захотелось увидеть Дельвига.

Дельвига, недавно вернувшегося с женой из длительной поездки, он застал одного — подавленного, удручённого.

В чём дело, Тося? Ему захотелось развеселить друга.

   — Тося, поцелуй себя в пупок!

Дельвиг, сидя в кресле, смотрел на него грустным взглядом из-под очков.

   — Ну, Тося, поцелуй себя в пупок!

Дельвиг послушно склонил массивную голову к объёмистому животу, потом со слабой улыбкой взглянул вверх на Пушкина. Не мог же он рассказать сцену, которой недавно был свидетель. Он сидел вот так же в кресле, жена, жалуясь на мигрень, прилегла за перегородкой на постель, и Алексей Вульф расхаживал от него к ней — то любезно с ним беседовал, то, зайдя за перегородку, целовался с Софи и гладил её обнажённые нош: он — подслеповатый, в очках — видел это, сам видел!

Дельвиг болезненно улыбнулся.

Ах, Тося, я не знаю, что с тобой, но, что бы ни было, мы выше житейской суеты, жизненной грязи и земных пут. Ах, Тося, мы — обладатели бесценного клада, который так редко даётся людям. Мы знаем, что в мире есть красота. Мы живём ею, дышим, питаемся ею, как боги питались амброзией.


Еще от автора Лев Исидорович Дугин
Северная столица

В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.


Рекомендуем почитать
Банка консервов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Масло айвы — три дихрама, сок мирта, сок яблоневых цветов…

В тихом городе Кафа мирно старился Абу Салям, хитроумный торговец пряностями. Он прожил большую жизнь, много видел, многое пережил и давно не вспоминал, кем был раньше. Но однажды Разрушительница Собраний навестила забытую богом крепость, и Абу Саляму пришлось воскресить прошлое…


Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Окаянная Русь

Василий Васильевич II Тёмный был внуком Дмитрия Донского и получил московский стол по завещанию своего отца. Он был вынужден бороться со своими двоюродными братьями Дмитрием Шемякой и Василием Косым, которые не хотели признавать его законных прав на великое княжение. Но даже предательски ослеплённый, он не отказался от своего предназначения, мудрым правлением завоевав симпатии многих русских людей.Новый роман молодого писателя Евгения Сухова рассказывает о великом князе Московском Василии II Васильевиче, прозванном Тёмным.


Князь Ярослав и его сыновья

Новый исторический роман известного российского писателя Бориса Васильева переносит читателей в первую половину XIII в., когда русские князья яростно боролись между собой за первенство, били немецких рыцарей, воевали и учились ладить с татарами. Его героями являются сын Всеволода Большое Гнездо Ярослав Всеволодович, его сын Александр Ярославич, прозванный Невским за победу, одержанную на Неве над шведами, его младший брат Андрей Ярославич, после ссоры со старшим братом бежавший в Швецию, и многие другие вымышленные и исторические лица.


Гнев Перуна

Роман Раисы Иванченко «Гнев Перуна» представляет собой широкую панораму жизни Киевской Руси в последней трети XI — начале XII века. Центральное место в романе занимает фигура легендарного летописца Нестора.


Цунами

Первый роман японской серии Н. Задорнова, рассказывающей об экспедиции адмирала Е.В.Путятина к берегам Японии. Николай Задорнов досконально изучил не только историю Дальнего Востока, но и историю русского флота.