Тревожный месяц вересень - [11]
— Ну, будем! За нашу, можно сказать, боевую дружбу и дальнейшее товарищество. За полную и окончательную победу над гитлеровской Германией!
Своим тостом Попеленко хотел показать, что закуска потрачена не зря, что она послужила, так сказать, великим целям и сожалеть о ней — политическая незрелость. Я понюхал самогон. Он отдавал гнилой свеклой.
Я подождал, когда Попеленко поставит кружку на стол. После ранения мне легко было числиться в принципиальных противниках алкоголя.
— Я назначен твоим начальником, Попеленко, — сказал я.
— Само собой! Политически правильно.
— Почему само собой?
— Чего же меня старшим назначать? За что? Я геройства не делал никакого, военной образованности не имею… — Глаз его хитро сощурился. — Можно, товарищ младший лейтенант, я вас теперь так и буду звать: товарищ старший?
— Ты ладно… Зубы не заговаривай. Напоминаю, что за невыполнение приказа «ястребки» подлежат трибуналу. Как положено в военное время!
— Хм…
— Самогонку реквизировал?
— Хм…
— Если ты будешь продолжать такие реквизиции, пойду на крайние меры.
— Добре! — согласился Попеленко с готовностью.
Должно быть, Штебленок уже делал ему подобные предупреждения. Начальство есть начальство, это его обязанность- отчитывать, предупреждать, выносить взыскания. Попеленко это понимал, как понимал и то, что начальство не вечно остается на своем месте: оно перемещается, понижается, повышается и так далее, в отличие от него, рядового «ястребка», ни на что не претендующего, кроме права жить, работать и помереть в своих родных Глухарах. Кроме того, за мной незримо стояла тень Штебленка, за мной покачивалась переброшенная через сук веревка с петлей, так что все самые строгие приказы не имели достаточно твердой и долгосрочной основы. И Попеленко с легким сердцем убрал со стола бутылку и принялся за сало. Белые его ровные зубы впились в розоватую мякоть.
— Я так думаю, товарищ Капелюх, — сказал он доверительно, — что стоящие на сегодня перед нами большие задачи мы выполним.
— Ты мне газеты не читай, — сказал я. — Какие задачи, поясни своим языком.
— Ну, чтоб люди на селе спокойно работали… — Он задумался. — Чтоб продукты подвозили в сельпо… И… И… Чтоб Советская власть на селе крепла!
— Ну а за селом?
— А что я, батька Боженко со своей дивизией? Чем я лес прочешу, пальцами? Вот добьют германцев и за бандюг возьмутся. Тут же войско нужно, ого! Чего же зря себя губить? И так скоро мужиков не останется. Какая ж будет жизнь без мужиков? Вы вот так вот, товарищ старший, подумайте толком, представьте себе…
Маленькие «попеленята» глазели на нас из темного угла, как из норы. Там для них были сооружены полати в два этажа, поближе к печи, и они забились туда, в это убежище, прикрылись тряпьем — только глазенки сверкали. Один лишь старший, Васька, по прозвищу Шмаркатый{5}, держался особняком от детворы и прислушивался к нам. Хозяйка молча продолжала стоять у дверей. Разговоры наши ее как будто не интересовали — балакайте, балакайте, а жизнь все равно пойдет своим чередом, и дети будут рождаться, стреляй не стреляй, воюй не воюй.
— Зачем ты пошел в «ястребки», Попеленко? Заставили?
— Нет, зачем же… Я сам. Я Советскую власть всегда поддерживал. И когда колхозы… Курей обществу отдал, козу… Кролей штук двадцать… И партизанам помогал… Я ж понимаю! Политически!
Он, кажется, немного испугался.
— Так-так… Ну а с бандитами сталкивался?
Вопрос был, конечно, глупый. Если бы мой новый подчиненный сталкивался с бандитами, он бы сейчас не беседовал со мной при свете плошки за дощатым столом. Но Попеленко оглянулся на жену, наклонился ко мне и прошептал:
— Сталкивался. Вот как с вами сталкиваюсь, так я с этими аспидами сталкивался.
— То есть как? За столом?
— Не-е… Чего это за столом? В лесу. Я хочу сказать, что близко. Очи в очи.
— Да ты что?
— Да чтоб мне до дому не дойти… Ой, это ж мы дома сидим! Ехал я на своей Лебедке по Мишкольскому шляху… где подсочный сосняк. Ну, выскочили они с двух сторон. Один — лошадь под уздцы, а двое — с боков. Карабин за плечами, разве его скинешь? Да и чего сделаешь против них? Такие аспиды! Я аж похолодел весь. «Ну, — думаю, — еще девять сирот на шее у Советского государства! Это ж не годится мне такую семейству на казну спихивать».
— Ты кончай дурака валять, — сказал я. — Ты не строй комедию, Чарли Чаплин… Как они выглядели?
— Обыкновенно. Здоровые дядьки. Один молодой, совсем еще парубок. Вот тут у них, — он показал на грудь, — по автомату немецкому, в голенищах — обоймы, еще при кобурах, при пистолетах, гранаты в сумках… Приличное у них обеспечение. И морды сытые. Смеются!
— Почему смеются?
— А чего им горевать? Не я же их поймал, а они меня. «Ты, что ли, — спрашивают, — «ястребок»?» — «Ну я!» А чего отпираться? В кармане у меня бумага с печатью. «Так это ты, — говорят, — против нас тут воюешь?» — «Ну я!» — говорю. Сняли они с меня карабин, ссадили с лошади, достали бумагу, почитали. «Не поддельная, — говорят, — бумага, подпись Гупана мы знаем, все правильно». Я думаю: будут они с меня сапоги снимать или нет? Сапоги не казенные, хорошие, если не снимут, старшему, Ваське, достанутся, когда меня найдут. Лошадь, думаю, ладно, лошадь все равно государственная, ей в казну возвращаться… Хотя, конечно, лошадь тоже жалко, — поспешно поправился Попеленко. — Ну, тут они выкинули из карабина обойму, отдали мне мое личное оружие. «Садись, — говорят, — на свою клячу и скачи назад, а то дети дома плачут. Нам, — говорят, — голову тебе оторвать — как огурец перекусить. Только мы украинцев, которые многодетные и аккуратно держатся, мы таких не давим, а по первому разу пояснения даем… Ты нас пойми!» «Пояснили» они мне по морде раза три и отпустили. «Только, — говорят, — не оглядывайся, мы этого не любим, у наших автоматов сильно легкий спуск». Скачу я и думаю: может, и в самом дел» врежут в спину, да только нет, не будут: зачем же им лошадь портить? Ведь хозяйственные же люди, по амуниции видно.
Как стремительно летит время на войне! Лишь год назад Павел Андреевич Кольцов служил «адъютантом его превосходительства». Всего лишь год, но как давно это было… Кольцов попадает туда, откуда, кажется, нет возврата – в ставку беспощадного батьки Махно. А путаные военные дороги разводят Старцева, Наташу, Красильникова, Юру. Свой, совершенно неожиданный путь выбирает и полковник Щукин…
В романе рассказывается об одной из самых драматических страниц Гражданской войны – боях под Каховкой. В центре произведения судьбы бывшего «адъютанта его превосходительства» комиссара ЧК Павла Кольцова и белого генерала Слащева, которые неожиданно оказываются не только врагами.
Нестор Махно – известный революционер-анархист, одна из ключевых фигур первых лет существования советской России, руководитель крестьянской повстанческой армии на Украине, человек неординарный и противоречивый, который искренне хотел построить новый мир, «где солнце светит над всей анархической землей и счастье – для всех, а не для кучки богатеев». Жизнь его редко бывала спокойной, он много раз подвергался нешуточной опасности, но не умер, и потому люди решили, что у него «девять жизней, як у кошки». В первой книге трилогии основное внимание уделено началу революционной карьеры Махно.
Повесть В. Смирнова и И. Болгарина рассказывает о героических делах советских партизан в годы Великой Отечественной войны.
Нестор Махно – известный революционер-анархист, одна из ключевых фигур первых лет существования Советской России, руководитель крестьянской повстанческой армии на Украине, человек неординарный и противоречивый, который искренне хотел построить новый мир, «где солнце светит над всей анархической землей и счастье – для всех, а не для кучки богатеев». Жизнь его редко бывала спокойной, он много раз подвергался нешуточной опасности, но не умер, и потому люди решили, что у него «девять жизней, як у кошки».Во второй книге трилогии основное внимание уделено периоду с начала 1918 года до весны 1919-го, когда Махно ведёт активные боевые действия против «германцев», стремящихся оккупировать Украину, а также против белогвардейцев.
Нестор Махно – известный революционер-анархист, одна из ключевых фигур первых лет существования Советской России, руководитель крестьянской повстанческой армии на Украине, человек неординарный и противоречивый, который искренне хотел построить новый мир, «где солнце светит над всей анархической землей и счастье – для всех, а не для кучки богатеев». Жизнь его редко бывала спокойной, он много раз подвергался нешуточной опасности, но не умер, и потому люди решили, что у него «девять жизней, як у кошки». В третьей книге трилогии акцент сделан на периоде 1919–1922 годов, когда Махно разошёлся в политических взглядах с большевиками и недавние союзники в борьбе за новый мир стали непримиримыми врагами.
В книгу Семена Гехта вошли рассказы и повесть «Пароход идет в Яффу и обратно» (1936) — произведения, наиболее ярко представляющие этого писателя одесской школы. Пристальное внимание к происходящему, верность еврейской теме, драматические события жизни самого Гехта нашли отражение в его творчестве.
Марианна Викторовна Яблонская (1938—1980), известная драматическая актриса, была уроженкой Ленинграда. Там, в блокадном городе, прошло ее раннее детство. Там она окончила театральный институт, работала в театрах, написала первые рассказы. Ее проза по тематике — типичная проза сорокалетних, детьми переживших все ужасы войны, голода и послевоенной разрухи. Герои ее рассказов — ее ровесники, товарищи по двору, по школе, по театральной сцене. Ее прозе в большей мере свойствен драматизм, очевидно обусловленный нелегкими вехами биографии, блокадного детства.
Прижизненное издание для всех авторов. Среди авторов сборника: А. Ахматова, Вс. Рождественский, Ф. Сологуб, В. Ходасевич, Евг. Замятин, Мих. Зощенко, А. Ремизов, М. Шагинян, Вяч. Шишков, Г. Иванов, М. Кузмин, И. Одоевцева, Ник. Оцуп, Всев. Иванов, Ольга Форш и многие другие. Первое выступление М. Зощенко в печати.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сергей Наумов относится к тем авторам, кто создавал славу легендарного ныне "Искателя" 1970 – 80-х годов. Произведения Наумова посвящены разведчикам, добывавшим сведения в тылах вермахта, и подвигам пограничников.
В ночь на 22 июня 1941 года при переходе границы гибнет связной советской армейской разведки. Успевший получить от него документы капитан-пограничник таинственно исчезает вместе с машиной, груженой ценностями и архивом. На розыски отправлена спецгруппа под командованием капитана Волкова. Разведчикам противостоит опытный и хитрый противник, стремящийся первым раскрыть тайну груза.Роман является вторым из цикла о приключениях советского разведчика Антона Волкова.
В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха.
Повесть «Противостояние» Ю. С. Семенова объединяет с предыдущими повестями «Петровка, 38» и «Огарева, 6» один герой — полковник Костенко. Это остросюжетное детективное произведение рассказывает об ответственной и мужественной работе советской милиции, связанной с разоблачением и поимкой, рецидивиста и убийцы, бывшего власовца Николая Кротова.