Тревожный август - [64]

Дверь чуть приоткрылась, Кравцов толкнул ее и вошел в комнату.

— А... Герр бургомистр. Наше вам. Собрали вещички, стало быть!

— Много знаешь.

— Как есть, как есть. Прошу в мои хоромы каменные. — Банин посторонился, пропуская Кравцова. Тот шагнул в комнату, огляделся. Посередине стоял грубо сколоченный стол, полка из неструганых досок висела на стене, на ней стояли кружки и несколько фаянсовых тарелок, в углу прижался топчан, покрытый овчинным тулупом. В комнате пахло прогорклым салом, грязным бельем и водочным перегаром.

— Небогато живешь, — усмехнулся Кравцов, садясь на топчан.

— Да уж как положено сторожу-пролетарию, — Банин шутовски поклонился, — куда нам до вашей милости.

— Это уж точно. До нашей милости ох как далеко.

— Рукой не достать...

— Ну ладно, ты брось скалиться. К Музыке меня доставь.

— Это можно. Тем более имею от него такое распоряжение. Только самого Музыки нет, он послезавтра будет. А Горский там, ждет.

— А где же Музыка? — спокойно, стараясь не выдать волнения, спросил Кравцов.

— По делам подался. Как я понимаю, за грошами. Вернется послезавтра, и прощай, родные места. Уйдем мы все.

— Далече?

— Говорит, в теплые края.

— Ну ладно, ты меня все равно доставь.

— Чаю не желаешь?

— Нет.

— А водки?

— Тоже нет. Желаю быстрее уйти отсюда.

— Ишь скорый, где барахлишко-то?

— Здесь, в кирпичах припрятал.

— А... Ну я сейчас. Заправлюсь на дорогу.

Банин пошарил под топчаном, вытащил початую бутылку, посмотрел ее на свет:

— Маловато. Ничего, у ребят разживусь. Не будешь? Ну как знаешь.

Он вылил водку в кружку и выплеснул ее в рот. Кравцов с отвращением увидел его дернувшийся небритый кадык. Ударить бы по нему ребром ладони... Он даже отвернулся, до того ему захотелось этого.

— Ну вот, — Банин поставил кружку, постоял задумчиво, словно проверяя, подействовала ли на него водка. — Ну вот, — повторил он, — вроде все путем. Пошли, что ли, бургомистр?

— Ты это звание забудь. Понял? — зло сказал Кравцов. — Навсегда забудь. Не было этого. Никогда.

— Не сердись, Кравцов, что ты. Я же в шутку.

— С женой шути...

— Ладно, ладно, — Банин наклонился, приподнял половицу и достал ТТ.

— Это еще зачем?

— От плохих людей. Болото оно и есть болото.

— Труслив ты больно.

— Осторожен, жизнь научила. Пошли.

Он привернул фитиль лампы, дунул на нее. Плотная темнота окутала Кравцова.

— Идем.

Где-то заскрипела дверь, и он пошел на звук, оступился, чуть не подвернул ногу. В лицо ударила ночная свежесть, и он, как на огонь, пошел в ту сторону, перешагнул порог и очутился на улице.

— Подожди, — сказал Банин, — я дверь запру.

— Зачем?

— Для порядка, — он повернулся к двери и едва успел наклониться, как из-за угла выскочили двое и крепко взяли его за руки. Кравцов сунул руку в карман задержанного и вынул пистолет.

— Добрый вечер, гражданин Банин, — сказал подошедший Данилов, — зачем же запирать, не надо. Пойдемте к вам, потолкуем.

Он зажег фонарь и шагнул вперед. Войдя в комнату, Иван Александрович вынул спички, и снова вспыхнул желтый, грязноватый свет керосиновой лампы.

Два оперативника ввели Банина. Он осмотрелся, потом остановил взгляд на Кравцове:

— Счастлив твой бог, бургомистр, велел мне тебя Музыка на торфяники привести, говорил, ценности у тебя большие, там бы ты и остался.

— Губит всех вас жадность, Банин, ах, губит, — усмехнулся Данилов, — но это все из области истории. Теперь к делу. Где Музыка?

— Нет его. Обещал быть через три дня.

— Куда он уехал?

— Этого я не знаю.

— Кто знает?

— Горский.

— Это тот, который у Дробышевой нашего сотрудника убил? — спросил с кажущимся равнодушием Данилов.

— Да.

— Как я понимаю, вы, Банин, только связной?

— Точно, я в их деле не участник.

— Тогда и трибунал это во внимание примет. Так что запираться вам смысла нет.

— Я скажу.

— Вот и прекрасно. Сколько в доме бандитов?

— Пятеро. Нет, в самом доме всего четверо и часовой один.

— Нарисуйте план дома.

— Это как?

— Вы бывали в нем?

— Конечно.

— Расположение комнат, кто где спит. — Данилов достал бумагу и карандаш.

Банин взял ее и начал что-то чертить, но линии получались ломаные и неровные, он никак не мог унять дрожь в руках.

— Вроде так.

Данилов взял бумагу, посмотрел:

— Это, видимо, лестница?

— Ага.

— Значит, Музыка и Горский спят на втором этаже?

— Там и спят.

— Ну ладно. Сейчас вы поведете нас на торфяники. Вас окликнет часовой, вы ответите. Потом мы подойдем к дому, вас опять окликнут, и вы опять ответите. Только без шуток, Банин, — Данилов хлопнул ладонью по кобуре маузера, — ясно вам?

— Куда уж яснее.

— Вы, товарищ Кравцов, оставайтесь здесь...

— Но...

— Никаких но. Вы свое дело сделали. Дальше уж наша забота.

Данилов и Белов

На чем ему только не приходилось ездить за свою долгую жизнь. А вот на самолете и ручной дрезине не приходилось никогда. Данилов сидел на маленькой металлической скамейке, в лицо бил ветер, пахнущий тиной и плесенью, по обеим сторонам насыпи было болото. Они мчались в полной темноте, только скрип противовеса отсчитывал минуты и метры. Иногда Данилову казалось, что он летит сквозь этот упругий воздух, сквозь ночь и запах тлена.