Тревожные сны - [12]

Три дня, проведенных вдали от дома, пошли ему на пользу, помогли собрать в единое целое разрозненные мысли и обрисовать возможную картину дальнейших действий. Мысли… Мысли о том, чтобы принудить жену прекратить эту грязную, порочную связь и под страхом смерти заставить думать о доме, а не о чем-либо еще или отправить ее ко всем чертям саму строить свою жизнь, запретив предварительно видеться с сыном, а после забыть обо всем, как о страшном сне, как бы тяжело это не далось…

Но покоя ему не давало и то, как он поступил с Алисой, узнав обо всем… Да, вспыльчивость ему не была свойственна, но что на него вдруг нашло? Желание утвердить свою власть, дать жене понять, что в ее жизни он единственный мужчина? Наказать ее? Что ж… Утвердил. Понять дал. И это хоть сколь-нибудь помогло? Бред…

Хотя, возможно, это была наиболее приемлемая реакция после того, как Осоргин усилием воли подавил в себе желание воплотить первую пришедшую в голову мысль, а именно приложить дуру головой о что-нибудь твердое.

Да, сломать руку ей, наверное, было бы целесообразнее, чем заниматься с ней любовью, если это теперь вообще можно было так назвать. Ведь, как она выразилась, ему это чувство было несвойственно. Что ж… Со сломанной рукой встречаться с любовником было бы действительно проблематичнее.

Он не мог понять одного: почему? Почему она пошла на это? Что он делал не так? Казалось, он дал ей все, что только можно. Жертвуя здоровьем, личным временем и своими интересами для того, чтобы Алиса была счастлива. И больнее всего было оттого, что это была не его дальняя родственница, знакомая, коллега или кто бы то ни было еще, а жена… Любимый человек… Если на всей земле и был кто-то, кроме него самого, кому Сергей Владимирович мог доверять, то только ей. Привыкшему всегда и во всем полагаться на себя Осоргину было удивительно, что, прожив, наверное, большую часть своей жизни, он нашел кого-то, кто мог понять его и просто-напросто ждать его возвращения домой. У них был ребенок… Ребенок, который, как он считал, был результатом чувства, а не простой необходимости обзавестись потомством. Он вспомнил, как с волнением ждал появления Феди на свет, как присутствовал при родах, несмотря на принятое в обществе мнение, что это недопустимо и мужчина должен быть где угодно, но только не рядом со страдающей женщиной, как Алиса тогда сжимала его ладонь и просила только, чтобы он остался, как впервые взял сына на руки… Куда все это делось? Почему его предал самый близкий ему человек?

После той гневной речи, что ему пришлось услышать и узнать, что, оказывается, он делал неправильно совершенно все, подобные рассуждения не выглядели столь уж неверными. Во всяком случае, какое бы решение он не принял, но объясниться с Алисой и понять, что им предстоит теперь, было необходимо.

Но увидел ее глаза, эту нервную, вымученную улыбку… И вместе с тем бесконечное отчаяние. Она как будто разом постарела на много лет. Огонь в глазах потух, и осталась только безысходность… Это было страшно. Поистине страшно. Когда не знаешь, чего ожидать от близкого тебе человека, когда не можешь предсказать его поведение — это пугает, вызывает ступор. Сергей Владимирович с опасением и жалостью смотрел на свою болезненную жену, не решаясь сделать что-либо, не зная, к каким последствиям приведет то или иное его действие.

Внимание Осоргина привлекло письмо, которое Алиса до сих пор держала в руке. Женщина поймала его взгляд и тем же неживым голосом произнесла:

— Кстати, это письмо от господина Тилинга. Хотите прочесть?

— Благодарю, но читать чужие письма не в моих правилах, — он посмотрел на нее, встречаясь взглядом с ее затуманенным взором. — Если они, конечно, напрямую не касаются меня или моей семьи.

— А я думала иначе… — Алиса провела развернутым листком над подрагивающем пламенем свечи. — Что ж, тогда позвольте поинтересоваться: зачем вы пришли? Кажется, все, что было возможно, вы мне уже высказали в прошлый раз. А что не успели сказать, объяснили иным способом… В любом случае, вы можете быть спокойны за свое доброе имя и безупречную репутацию. Все кончено. Я остаюсь вашей женой, продолжаю выказывать свою любовь и уважение, соблюдать приличия и вести одобряемую светом и обществом жизнь. Господин адъютант мне очень это рекомендовал, — она посмотрела вокруг невидящим взглядом, затем вдруг прикрыла глаза. Улыбка ушла с ее лица, и она продолжила, но уже без тени иронии:

— А впрочем, можете выгнать меня вон, забрать свою фамилию и все, что вам принадлежит: мне совершенно все равно. Я вас ненавижу…

Сергей Владимирович молча слушал эту тихую истерику. Решить, что все, сказанное супругой, он принимал близко к сердцу, было бы неправдой, потому что он, хоть и понимал, что Алиса переходит все мыслимые границы, все же видел: отчета в своих действиях она себе не отдает.

Никогда не смог предположить, что ему придется вести подобный разговор. Таким образом… То, что было между ними, уходило, словно песок сквозь пальцы.

И все же это не было удивительно. Закрывая глаза на ошибки, пробелы, на то, что может изменить, сломать привычный ход событий, все же в конце концов сталкиваешься с тем, чего так долго пытался не замечать. Но уже в совершенно иных масштабах. Остальное — лишь вопрос времени.