Тревожные галсы - [49]

— Слышите?

— А мне больше штормы по душе, Юрий Капитонович, — и Серебряков улыбнулся.

— Да?

— Штормы командиров учат маневру.

— Может быть, — задумчиво молвил адмирал. Он подошел к столу, сел и, глядя на Серебрякова, сказал: — Час назад мне главком звонил. Серьезное задание он поручил штабу флота. К вечеру с моря вернется комфлота, мы с ним все обговорим, а уж потом с вами потолкуем. Ждите моего звонка. Кстати, Склярову пока выход в море не планируйте.

— Что, комфлота наказал за срыв минной постановки?

— Нет. Другое тут... Потом...

 

Было уже за полночь, а Серебряков все не спал. Ночь была ветреной. С утра море, как дитя, нежилось на солнце, а сейчас было черным, как деготь.

Мысли потянулись в Ленинград, к дочери: как она там? Жена волнуется, а ей это вредно. Надя и так вдоволь хлебнула горя. И в землянке жила, и в горах, и под пулями была. Иринку родила в бомбоубежище...

Потом он подумал о Петре Грачеве.

«Парень хороший. Характером весь в отца, — размышлял Василий Максимович. — Скорее бы уже сыграли свадьбу. А то еще приглянется ему какая-нибудь северянка...»

На стене то и дело вспыхивали отблески маяка, расположенного на скале. Скрипнула кровать, и он увидел, как жена открыла глаза, потом поднялась на локте.

— Васек, ты что не спишь? — спросила она и тронула за плечо. — Ты знаешь, вчера Грачев приходил. Для храбрости, видно, немного выпил. Просил меня с Ирой переговорить...

— Вот как! — воскликнул Василий Максимович.

Она поняла, что ему надо рассказать все. Она так и сделала. Не скрыла и того, что посоветовала Ире пока воздержаться от свадьбы, а то если выйдет замуж, пойдут дети, куда уж там до учебы. Недавно Ира прислала ей письмо, в котором просила совета.

«Мама, Петя требует ответа, пойду ли за него замуж. Как мне быть, что ответить ему? Я, мама, уже взрослая, ты не думай, что я девчонка. Нет, мама, я уже взрослая. Я думаю, что пора мне замуж? Кажется, я ему не безразлична...»

— Петя очень любит Иру, но рано ей замуж, — сказала Надя.

Наступило тягостное молчание. Серебряков поглядел на жену, легко поднялся с кровати.

— Не нравится мне все это, Надюша. Зачем было Грачева отговаривать? Ведь он любит Иру, правда? Пусть сама решает.

— Она моя дочь, и я, как мать, обязана дать ей совет, — возразила жена.

Он промолчал.

Утром, когда жена еще спала, Серебряков, не завтракая, ушел на корабли. Капитан 2 ранга Скляров встретил его рапортом. За ночь ничего существенного не случилось, правда, «Бодрому» отменен выход в море.

— Чье распоряжение?

— Командующего. В пять утра мне позвонили. Я не стал беспокоить вас.

— Странно, — заметил комбриг. — Ну, что, пойдемте?..

Штаб флота находился неподалеку от берега. Они решили идти вдоль отмели до причала, где швартовались катера и буксиры, а потом подняться по узкой тропе. Красное солнце взглянуло из-за гряды скал, его лучи дробились на камнях. Вдоль берега тянулся редкий белый туман. В небе текли бело-дымчатые облака.

— Видать, к шторму красное солнце, — обронил Скляров.

Комбриг ценил Склярова. Когда Серебряков командовал «Бодрым», а Скляров был у него старшим помощником, Василий Максимович терпеливо учил своего преемника, учил строго, требовательно. Уже тогда он приметил, что старпом не был равнодушен к своей профессии, и Серебряков верил, что со временем из старшего помощника выйдет хороший командир.

После того как Скляров принял у него корабль, строгости к людям и к себе в нем прибавилось.

У моряка под ногами всегда зыбкая палуба, в море его подстерегают опасности, стоит лишь чуть ослабить внимание — мигом будешь наказан. Это комбриг давно испытал на себе.

«Море всегда мстит, его не узнаешь до конца, хотя всю жизнь будешь плавать», — нередко говорил комбриг.

Серебряков вдруг почувствовал, как тоскует по кораблю. С «Бодрым» у него многое связано. И хотя ушел на повышение, тоска по кораблю не оставила его.

— Василий Максимович, — вновь заговорил Скляров, когда они уже подходили к штабу, — попросите адмирала направить «Бодрый» на учения. Можете на меня положиться, ни одна подводная лодка не уйдет... А то иным командирам завидую...

Серебряков замедлил шаг. Его черные глаза кольнули Склярова, и тому стало не по себе. Комбриг не упрекал его, он сказал, что зависть бывает разная — черная и белая. Первая — плохой союзник, от нее добра не жди. А вот вторая — очень добрая, она подтягивает, зовет вперед, заставляет расти, совершенствоваться, видеть свои недостатки.

— Мне хочется, чтобы вы быстрее, глубже осваивались со своей должностью, лучше прежнего организовали бы учебный процесс на корабле, а вас потянуло на какое-то нездоровое соперничество. От командира многое зависит. Он всему голова. Ежели командира на лихие, поверхностные дела тянет, на показуху, его подчиненные тоже к внешним эффектам потянутся. Для чужих глаз, для инспекции все делают, а в голове ничего не остается, знаний никаких. Положиться на таких нельзя...

В словах комбрига Скляров улавливал не укор, а совет. Таких людей не сломят никакие невзгоды, никакое горе. Это словно дерево: сруби с него все ветки, а корень даст новые ростки, и со временем ветки закурчавятся зеленой листвой. В Серебрякове сидел этот самый корень...