Тревожное лето - [16]

Дзасохов откупорил бутылку, наполнил рюмочки.

— Господа, предлагаю выпить за атамана Семенова. Оч-чень жаль, что он не наш правитель. Был бы он — был бы порядок. Это я вам точно говорю, господа. Сто лет ему жить.

Серегин откинул газету.

— Тебе не к лицу так говорить, Игорь Николаевич. У нас есть законное правительство, возглавляемое Дитерихсом, и не следует забываться.

— Будет тебе, — отмахнулся Дзасохов. — Все мы истосковались по сильной личности. Это даже Юре понятно. Так или нет, Юра?

— Так точно, — ответил Кавкайкин, присаживаясь к столику. — Сильная личность очень нужна.

— Однако пить за него я не буду, — отказался Серегин. — Я выпью за то, чтоб нам повезло и мы дожили до конца этой заварухи. Как ты, прапорщик?

— Так точно, — согласился Кавкайкин и с ним.

— Как хотите, — вздохнув, произнес Дзасохов и выпил. Вино было кислым.

— Ладно, не будем про политику, — предложил Серегин. — Кого ты, Юра, увидел там, в коридоре?

— Господа, — спохватился Кавкайкин, и глаза его опять заблестели. — Господа...

— Супругу военного атташе полковника Сугино увидел он, — сказал Дзасохов. — У прапорщика губа не дура. Дама действительно очень хороша. Едет к мужу. Жаль, в Никольске нам сходить, а то бы мы с Юрой непременно приударили за ней. — Дзасохов подмигнул Кавкайкину, и тот заулыбался. — Придется это удовольствие уступить Олегу Владиславовичу. Как вы, а?

— Может случиться международный скандал, — серьезно ответил Серегин, поднимаясь и глядя в окно, за которым, разворачиваясь, боком уходило в сторону зеленое хлебное поле...

В 1916 году особенно начали богатеть предприимчивые дельцы. Они появлялись, как грибы после дождя, удесятеряя свое состояние на поставках каустической соды, лекарств от диабета и гепатита, английской соли и хвойной смолы. Хотелось «красивой жизни», ресторанов, шантанов и кокоток. Вчерашний сморкач сегодня заказывал музыку.

В это время и прибыл во Владивосток Вилим Били. До него все новоявленные богатеи мало внимания обращали на свои костюмы. Носили визитки с торчащими наружу клетчатыми платками. Визитки заказывали у портных-китайцев. А те не знали, что такое мода или фасон. И вдруг в кофейнях и ресторанах стал появляться невероятно шикарный и элегантный мужчина.

— Удивительные эти русские, — говаривал он, — даже богатые и влиятельные господа не умеют одеваться как следует.

— Где уж нам... — отвечал какой-нибудь бывший сморкач. — Вы шьете за границей, а мы...

— Что вы, — говорил шикарный мужчина, — я шью у Вилим Били, знаменитого английского портного, который проживает в вашем прекрасном, экзотическом городе. Но он дорого берет, предупреждаю.

— Наплевать, — решительно обрывал задетый за живое сморкач.

Теперь около мастерской нового портного постоянно ожидали автомобили...

Однако через два года Вилим Били внезапно исчез. И появился вновь уже с оккупировавшими Приморье японскими войсками. И был он теперь не английским портным, а военным атташе Японии полковником Сугино. А нового хозяина мастерской по-прежнему называли Вилим Били.

Госпожа Кумико-сан, жена Сугино, возвращалась восточным экспрессом из непродолжительного пребывания в Токио.

— Конечно, она мила, — сказал в ответ на любезное приглашение Дзасохова Серегин, — но...

— Вот и приударь, — не унимался тот. — Ты не обременен семейными узами. Я как-то пробовал, да ничего не получилось. Этот толстяк Сугино ни на шаг не отпускает ее от себя. Да и с языком у меня туго.

За окном побежали домишки, лужайки с пасущимся стадом коров. Прогремел под колесами мост. Поезд приближался к станции. Едва вагон замер, как появились русские и китайские таможенники.

— Проверка документов, господа! Просим предъявить документы.

По перрону бегали носильщики, тут же крутились рикши. Серегин опустил стекло. Многоголосый шум ворвался в вагон.

— Ка-аму манза, ка-аму манза, — вдоль состава шел китаец, колотя палочками по кастрюле.

— Сколько тут стоим?

— Подолгу держат, — сказал Серегин, — можно по бродить по городу. Не желаете?

— С удовольствием. А Юра пусть посидит и поскучает. Один — или с Кумико, — сказал Дзасохов и рассмеялся.

— Увы, я опоздал, — произнес Кавкайкин, показывая на перрон, где полковник Челобов прохаживался с Кумико-сан. Укрывшись от палящего солнца шелковым китайским зонтиком, они о чем-то весело разговаривали.

— Вот так надо работать, господа, — объявил Дзасохов. — Чувствуется парижская выучка. А наш Юра остался с носом.

Дребезжала в пустом стакане ложечка, звук ее становился назойлив. Васин убрал ее. Теперь дребезжал стакан в серебряном подстаканнике. Васин взял стакан и зажал его в ладонях, задумавшись. На нижней полке дремала беременная жена шифровальщика Левашова. Не спал дипкурьер Васин, поставив в ногах баул с почтой. Не спал Романюк, с тревогой поглядывая на дверь, за которой время от времени раздавался тяжелый топот. На коленях его лежал револьвер.

Иоффе, прижавшись спиной к вибрирующей стене, сидел с закрытыми глазами и прислушивался к тому, как замирало и вновь оживало сердце, словно его подбрасывали, ловили и вновь бросали в какой-то дурной и жестокой игре. Он сдерживал дыхание, насколько хватало воздуху. Но стоило вздохнуть, как все начиналось сначала.