Тревога - [41]

— Налей-ка! — Равшан протянул рюмку Лати-фу. — Опрокинем перед пловом — и крышка!

— Дядя! Вы ли это? — с искренним восхищением воскликнул Латиф. Он сдернул кепку с затылка, подбросил ее высоко вверх. Кепка повисла на сучке дерева. — Э-эх, живы будем, все будет наше! И председательское кресло тоже.

Все во дворе захохотали. А Равшан подумал: «Тебе бы только этого! У дяди под боком, умной головы не надо. Живи, наслаждайся! Да только не забывай, кому обязан».

— Раз обком за дело взялся, — рассуждал вслух Султан, достав из чехольчика нож для мяса и затачивая его о край пиалы, — пустяком не отделается наш раис.

— Да уж вернется без партбилета, будь уверен! — подтвердил Латиф.

И тут Палвана вдруг осенило: а что, если распустить слух, будто Мутала уже выгнали из партии? Одних ошарашит, другие призадумаются, третьи, может, и отступятся. «Только — осторожность! — одернул он себя. — Не зря предупредил сам Джамалов».

— Ну, взяли! — Равшан погладил лоб, с посветлевшим лицом протянул свою рюмку к Латифу — чокаться.

XII

Когда Мутал с-тремительно вошел во двор, Гульчехра на айване, перед прибитым к стене зеркалом, поправляла прическу.

— Ты куда это принарядилась? — еще издали крикнул он.

Гульчехра обернулась на его голос и удивленно вскинула брови: мужа точно подменили. Выражение грусти и тревоги исчезло из карих запавших глаз, и они светились, излучали тепло. Тонкое, с выступающими скулами лицо, в последние дни всегда замкнутое, подобрело, опять сделалось открытым, приветливым.

— В садик, за детьми, куда же еще?

— Попроси кого-нибудь за ними сходить. Сейчас поедем!

— Куда?

— В Чукур-Сай!

Гульчехра перестала улыбаться.

— Зачем? Что с тобой?

— Со мной? — переспросил Мутал и, легко взбежав ка айван, обнял жену. — Смерть миновала Шарофат — вот что со мной! И не только смерть. Операция прошла так успешно, что врачи сказали: она, если захочет, может быть хоть балериной, хоть спортсменкой, чемпионом по бегу. Вот что со мной!

Выражение вопроса и недоумения в глазах Гульчехры, наконец, сменилось улыбкой:

— Ну, я рада за тебя. Только при чем здесь Чукур-Сай?

В другое время такой вопрос непременно вызвал бы досаду, но сейчас Мутала охватило то радостное возбуждение, когда ничего не замечаешь вокруг.

— А при том, — сказал он и с шутливым почтением поцеловал жену, — что мне теперь все равно. Шарофат поправляется, в Чукур-Сае — победа. Теперь пусть что хотят, то и делают со мной. Пусть судят, сажают хоть сегодня!

— Ну что ты говоришь! — воскликнула Гульчехра. Она вспомнила о повестке и заволновалась: — Ты был у Джамалова?

— Нет.

— Почему? Ведь он… — начала Гульчехра, по тут уж Мутал взмолился:

— Не напоминай мне сейчас о нем! Успеет еще заарканить.

Гульчехра чутьем угадала, что сейчас не стоит ни возражать, ни упрекать мужа. Она торопливо закончила прическу и побежала все-таки за детьми.

Всю дорогу — в садик и обратно — Гульчехра думала о Мутале. Мысли были невеселые.

Давно уже она не видела мужа таким, как сегодня. А ведь Мутал умел смеяться, радоваться неудержимо и заразительно.

Она вспомнила студенческие годы. Каким оживленным, трогательно-смешным бывал Мутал, когда Гульчехра приходила на свидание с ним!

А как он веселился и смешил других на студенческих вечеринках, в компании друзей! Он так умел имитировать самоуверенных молодых доцентов и почтенных профессоров, что ребята прямо падали от хохота. А девушки смотрели на Гульчехру с завистью: вот какой у нее Мутал!

И обо всем этом даже воспоминания не осталось за последние год-полтора, не говоря уже о страшных десяти днях после несчастья…

Правда, дня четыре тому назад, в тот вечер, когда завершили работы в Чукур-Сае и воду, наконец, пустили на поля, Мутал так же, как и сегодня, приехал радостно возбужденный, повеселевший. Он играл с детьми, шутил с ней, что-то рассказывал, смеялся.

Сама Гульчехра не смогла в тот вечер поехать в Чукур-Сай — не с кем было оставить детей. Но учителя, побывавшие там, рассказывали на следующее утро, какое это было радостное событие для всего кишлака, как ликовали люди. Гульчехра и без этого рассказа поняла бы радость Мутала. Она, как никто другой, знала, сколько труда и энергии потребовал Чукур-Сай от ее мужа, какого напряжения нервов стоил он Муталу.

Она радовалась вместе с ним. Но уже на следующее утро снова приехал следователь, и опять все пошло по-прежнему. А сегодня пришла повестка от Джамалова: к двум часам явиться в прокуратуру.

«Чем же все кончится?» — эта мысль теперь не шла из головы. Гульчехра даже подумала: Мутал нарочно взбадривает себя, чтобы забыться. Но скоро поняла: это не так. Он радовался искренне. Видно, сообщение врачей о здоровье Шарофат не просто обрадовало мужа, но и освободило его от чего-то такого, что угнетало его сильнее возможного суда и наказания.

Наверное, Мутал хотел остаться с женой наедине — он сам повел машину. Всю дорогу до Чукур-Сая он не переставал шутить, развлекал ее. Вспоминал забавные случаи, рассказывал о них с таким юмором, что Гульчехра смеялась до слез.

Но однажды все же подумала с тревогой: «Не получилось бы, как говорится в народе: кто смеется громко — заплачет горько…»