Тревога - [26]

— И разговаривали с отцом Шарофат?

— Нет… Я разговаривал с ее мужем. Достаточно, по-моему. И в такой трагический момент вы решаетесь выгораживать председателя, главного виновника! Согласитесь, это же бесчеловечно! — И снова встал, засунул руки в карманы.

— По-моему, — Муминов тоже поднялся со стула, — бесчеловечно, если мы, не доказав виновности, погубим человека.

Рахимджанов пожал плечами с видом недоумения, и Муминов вдруг отчетливо понял: он ничего не сумеет внушить или доказать этому элегантному человеку с копною молодых непокорных волос.

— Хорошо. Перейдем к делу, — Муминов сел. — Вы видели, что творится в Чукур-Сае?

— Да. Но, полагаю, то, что происходит там, никого не выгораживает и не обеляет.

— Значит, вы требуете…

— Не я требую, — секретарь обкома!

— Чего именно? Немедленно снять с работы председателя и отдать под суд?

— Требование секретаря обкома, — внушительно произнес Рахимджанов, — применить к виновникам происшедшей катастрофы то, чего они заслуживают.

— В таком случае прошу вас передать ему: я решил не торопиться с выводами и беру всю ответственность…

— Позвольте, — перебил Рахимджанов. Он нахмурил густые брови, слегка повысил голос. — Позвольте мне самому определить, что я доложу секретарю обкома. И мне кажется, — он поглядел в окно, — оставаться здесь мне больше незачем. Надеюсь, дадите возможность уехать?

— Моя машина в вашем распоряжении. Я еще побуду в колхозе.

— Благодарю.

Муминов молча проводил Рахимджанова и Джамалова до ворот, холодно простился. «Вот и уехали, — подумалось ему с грустью. — Думают, сделали дело… А по существу, запутали все вконец».

Около правления его встретили Муборак и Мутал. Муборак вопросительно глянула ему в глаза. Мутал, казалось, сделался еще пасмурнее. Муминова это, наконец, взорвало.

— Послушай, друг мой, — Муминов подошел вплотную к Муталу, снизу вверх: твёрдо глянул ему в глаза, — Ты что это снова раскис, будто в воду опущенный? Нет, погоди! — почти закричал он, когда Мутал начал медленно поворачивать голову, отводя глаза. — Если все, что ты мне говорил, правда, то не имеешь права опускать руки! Выше голову, да за дело! Понятно? Все!

Мутал зачем-то поправил ремень на брюках, грустно улыбнулся.

— Понятно, Эрмат Муминович. Я же, вы видите…

— Вижу, все вижу, дорогой! — уже немного ласковее проговорил Муминов. — Но этого мало. Нужно еще отстоять свою правоту. Бороться за жизнь Шарофат. Сам знаешь, сколько дел… Ну, зайдемте в правление. Подумаем вместе, какая вам нужна помощь. А, товарищ парторг?

Он посмотрел на Муборак и сразу же смущенно отвел глаза. В ее взгляде были радость, восхищение, торжество.

— Спасибо вам, Эрмат Муминович! Большое спасибо!..

VII

В этот день Усто Темирбек расстался у ворот правления с секретарем райкома, председателем и парторгом, чтобы на минутку забежать домой.

В родном кишлаке он обосновался уже после войны, а прежде, в молодости, долго жил в городах, скитался без дома и семьи, как настоящий дервиш, В городах научился он всяческим ремеслам, откуда и пошло его теперешнее прозвище — Мастер, Искусник. Женился Усто к сорока годам, и старший сын сейчас только еще заканчивал седьмой класс.

Едва Усто переступил порог, как на него навалились домашние заботы. У жены вышли все дрова — пришлось спилить старое, дуплистое дерево в углу сада, наколоть дров, перетаскать их. Потом огород полить, там еще что-то…

Уже перед закатом солнца он привел, наконец, все в порядок и почувствовал успокоение на душе. Накинув просторный халат, вышел на улицу. Солнце уже коснулось гребня холмов, длинные тени легли на землю. Кое-где ворота домов были раскрыты, на устланных кошмами супах сидели за чайниками кок-чая седобородые степенные старики. С одними Усто коротко здоровался, с другими заговаривал, шутил. Порой присаживался на супу; выпив пиалу чаю, шагал дальше.

Проходя мимо правления колхоза, он увидел в воротах Тильхата с метлой и ведром воды.

— Ну, как, брат, настроение? — окликнул его Усто.

Тот, размахнувшись, выплеснул воду на улицу, нехотя отозвался:

— Э, какое там настроение…

— Что же, опять кокнар подорожал?

— Поверите, Усто-ака, за рубль даже фунта не достанешь!

— Ага, значит, не продешевил, что продался за фунт?

— Чего? — Тильхат вздрогнул, точно ему в лицо брызнули холодной водой, разлепил сонные глаза.

— А что, неправда?. — Усто цепко взял его за плечо, притянул к себе. — Вечером приду, разговор есть. Да чтоб голова была свежая!

— Зачем разговор, Усто-ака? — высвобождая плечо, недовольно протянул Тильхат. — Лучше бы уж подкинули щепотку…

— Щепотку тебе?! — придвигаясь, с шутливой угрозой проговорил Усто.

Наркоман попятился, ощерился:

— Ой-ой, и шутник же вы, с тех пор как бригадиром сделались!

Усто хотел было снова тряхнуть его, но тут со скрипом распахнулась калитка напротив и на улицу ступила Апа.

В мире было, пожалуй, всего два человека, которых Усто по-настоящему не любил. И один из этих двух — Апа.

— А, это вы, дорогой Усто! — воскликнула она, разыгрывая изумление. — Приехали?

— Приехал, как же…

— Может, заглянули бы к нам? — Она вышла на улицу, притворила калитку, раскосыми недобрыми глазами быстро оглянула Усто и Тильхата. Затем прибавила: — Милости просим!