Третья террористическая - [3]

Они поняли всё, потому что услышали, как сильно тряхнуло самолет, почувствовали, как он вдруг замер, словно остановившись в воздухе, и как, остановившись, клюнул носом к земле.

Они успели всё понять, и поэтому их смерть была ужасна.

Самолет сваливался вначале по плавной дуге, а потом, как камень, пошел к земле в последнем своем пике. Он врезался в лес, ломая и круша деревья, ломаясь и разваливаясь на куски сам. Спастись в этом кромешном аду было невозможно — обломки фюзеляжа рубили и рвали пассажиров в куски, кресла срывались с мест, врубаясь в другие кресла, от невероятной силы удара у людей переламливались шейные позвонки, отрывались, летели куда-то вперед, отдельно от них, головы…

Криков уже не было слышно, все слилось в один страшный гул, поглотивший отдельные хлопки, скрежет, вопли… Вдруг на мгновенье наступила оглушительная, жуткая тишина. Но хлынувшее из разорванных баков горючее мгновенно залило обломки самолета, землю и тела людей, и раздался мощный, поглотивший всё и вся взрыв!..

Инспектору Сычу позвонили на работу. Позвонил человек, голоса которого он не знал.

— Сыч Анна Степановна ваша дочь?

— Да, — ответил он, еще не понимая, кто звонит и что ему нужно. — А в чем дело?

— Вы бы не могли приехать в аэропорт?

— Зачем?.. — тихо спросил он, чувствуя, как у него от страшного предчувствия замерло, как остановилось сердце.

Он увидел в дежурке работающий телевизор, увидел, как немо шевелит губами диктор. И, протянув враз отяжелевшую руку, добавил громкость…

— …чартерный рейс в Англию… — сказал диктор.

На экране дали картинку какого-то далекого зарева.

— …Сказать что-либо определенное сейчас невозможно, но нельзя исключить ни одну из причин, в том числе террористический акт, потому что свидетели видели, как они утверждают, два предшествующих падению самолета взрыва…

— Они… ее!.. — прошептал инспектор, теряя над собой контроль. — Если они ее!.. Падлы! Я их собственными руками! Всех!..

Он ненавидел, он готов был ногтями, зубами рвать людей, убивших его дочь! Его единственную дочь! Но только он не знал, кого рвать и где их искать.

— Как же они могли так…?!..

Вместо тела дочери им выдали запаянный цинковый гроб. Без окошка. Потому что смотреть было не на что. В гробу лежал «мусор», собранный на месте катастрофы, — обломки самолета, перемешанные с землей, щепой деревьев и обгоревшими фрагментами человеческих тел. Вполне вероятно, что чужими фрагментами.

На похоронах единственной дочери отец тихо выл, бесконечно и монотонно повторяя одну и ту же фразу:

— Как же они могли? Как им позволили?! Кто?!

Глава 2

Человек боится смерти. Что странно, потому что он все равно ее не минует. Ни один. И никогда. Каждый прожитый день приближает нас к могиле медленно, но верно, каждый новый день рождения, который мы так радостно празднуем, на самом деле является еще одной преодоленной нами ступенькой — «туда».

Человек боится смерти, но боится по-разному. Смерть во сне называют «хорошей». Смерть в подворотне от ножа бандита — «плохой».

Хотя и в том, и в другом случае итог один. Но вот почему-то в постели нам помирать комфортней.

«Хорошие» смерти никого не интересуют, если только не умер любимый страной артист. Всем интересны «плохие» смерти. Уж так устроен человек, что все, что связано со смертью, особенно насильственной, вызывает нездоровый интерес. Смерть даже превосходит по степени популярности еще одну вечную тему — тему любви. Но случится в твоей жизни большая любовь или нет — еще не известно, а вот смерть будет точно. И поэтому люди всматриваются в лица покойников, чтобы понять: как это будет у них?..

У этого трупа лица не было, потому что у этого трупа не было головы. Совсем. Возле безголового трупа, и переступая через труп, лениво ходили с фотоаппаратами и рулетками какие-то люди и обсуждали счет последнего хоккейного матча и цены на колбасу. И даже смеялись.

— Наверняка это «черные». Их почерк. Их хлебом не корми — дай кому-нибудь голову отрезать, — переговаривались милиционеры.

— Так он вроде и сам не белый.

— Ну, значит, им «своя» голова понадобилась.

Дикий народ!..

Милиционеры в труп не всматривались, он их не интересовал, потому что этого добра они насмотрелись на всю оставшуюся жизнь… Трупы были их повседневной работой, такой же, как для учителя — школьники.

— Ты ему пальчики «откатал»?

— «Откатал». Можете убирать…

Труп положили на носилки и понесли к выходу. За дверью на скорбную процессию набросились, как голодные собаки на кость, скучавшие на лестничной площадке журналисты. Они вертелись возле носилок, норовя заглянуть под простынку, которой было прикрыто тело. Но и так было видно, что у трупа нет головы, потому что в том месте, где она должна была быть, была пустота.

В городе давно, уже дня два, не было громких убийств, так что приходилось довольствоваться тем, что есть. Был только этот — «безголовый».

— Кто его убил?.. Кто он?.. — быстро спрашивали журналисты, тыкая в лица милиционеров микрофоны. — Что нам написать?..

— Напишите, что это несчастный случай, что человек потерял голову от любви, — мрачно пошутили милиционеры, проталкиваясь через журналистов.