Третья сторона - [15]

Вся испещрена нецензурными словами, изрезана и измазана краской. Краской время от времени мазала сама Венька, чтобы скрыть страстные послания уличных пиитов…

Замок еле держался. Между косяком и дверью оставалась щель в палец толщиной. Заметно, что дверь много раз брали приступом. Вместо звонка торчали два оголенных проводка.

Венька приложила палец к губам — молчи, мол. Осторожно провернула ключ в замке. Тесный коридорчик был освещен тусклой лампочкой без абажура.

— У тебя кто–то дома есть? — спросил гость, указывая на оставленный свет.

— Дочка вечно забывает свет погасить.

— Может, не достает до выключателя?

Венька хмыкнула — и еще один принял ее за сопливую пацанку. Дочка уже ростом с мать, правда, и мать ростом не гренадерша.

На затоптанном полу валялась обувь всех сезонов. Вешалку заменяла доска с гвоздями. Ничего из былого богатства Веньки — «генеральши» уже не оставалось.

— Пошли на кухню, если тараканов не боишься! — прошептала гостю Венька.

Кухонный стол был завален посудой и объедками. Словно вот–вот закончилась холостяцкая попойка в коммунальной квартире человек на двадцать мужиков.

На полу валялись засохшие крошки хлеба, обертки и даже окурки. Среди всего этого мусора шустрые прусаки устраивали себе бег с препятствиями.

Венька скинула сапоги и в дырявых колготках смело расхаживала по своему полу, не обращая внимания на членистоногую живность. Студент тоже вежливо разулся и тут же поискал глазами в куче разнокалиберной обуви что–то вроде тапочек. Но ничего выше тридцать шестого размера в этой свалке обуви не было.

Студент брезгливо, как кот по лужам, прошелся по каменным хлебным крошкам, которые покалывали ступни. Он сослепу ткнулся в комнату сквозь бамбуковую занавеску, она заиграла, как индонезийский ксилофон.

Венька выглянула из кухни с ошалелыми глазами:

— Сдурел, что ли? Дите разбудишь! Сюда ко мне иди…

Студент на цыпочках прошел на кухню.

— Тебя как зовут?

— Лева.

— А меня — Венька… Ты, Левыч, не пугайся. Представляешь — сутками на работе за городом, а из малышки какая помощница? — без видимой охоты оправдывалась Венька.

— Давай, помогу убрать, что ли?

— Еще чего удумал!

Небрежно скинула посуду в раковину, рукавом смахнула крошки со стола. Без своего семисезонного пальтишка, в длинном застиранном свитере и непонятного цвета брючках, босая, растрепанная, Венька была похожа на девчонку–подростка.

Дома держалась лениво–небрежно, словно все вокруг — ее особенный и неповторимый стиль, который она выработала сама в долгих поисках оригинальности.

Придя домой, она не стала прихорашиваться у зеркала. За что она ни бралась, все валилось из ее дрожащих рук. Но это была не надоедливая дрожь «отходняка» после выпивки. Причина была в другом…

Ей было страшно оставаться сегодняшним вечером одной в четырех стенах. У ней просто не хватало сил улыбаться. Она была в таком оцепенении, как девочка на школьном медосмотре перед гинекологом–мужчиной. Это чувство неведомого возбуждения и холодящего стыда парализовало Веньку.

Глаза и щеки так горели, что студент Лева поинтересовался, не простыла ли она на ветру… Знал бы он какой ветер и фонтан ледяных брызг над молочной цистерной. Больше всего пугала мысль, что гость соберется, уйдет и оставит ее один на один с надвигающимся ночным кошмаром.

Лева разделся у вешалки с гвоздями, но остался в теплом шарфе и шляпе. Он так и не присел на протертую Венькой табуретку. Венька протерла еще раз и не нашла ничего лучшего, чем выпалить:

— Ну, масонский халдей, ставь на стол, что принес, чего тянуть! Пить вам вера дозволяет?

— Как и православным.

Венька снова растерялась… Чего доброго, он сам соберется и уйдет подальше от такого вот обхождения. Но студент словно того только и ждал, деловито расстегнул молнию на сумке и вынул оттуда бутылку «старки» и ее литровый вермут.

Бородач неловко отрывал пробку и забрызгался. Венька провела рукой по его бороде:

— Измызгался, мурза!

Сама разлила рыжую водку в чайные чашки с коричневым налетом от чайной заварки на стенках и присохшими чаинками на дне.

— Давай, что ли, за знакомство!

Венька готова была опрокинуть в себя всю чашку вонючей заразы, но заставила себя медленно потянуть через край, как пьют чай из блюдечка.

— А закуска? — поднял круглые глаза под пенсне студент.

Венька готова была расцарапать всю себя за такую промашку. Дома, как обычно, у нее ничего не было, кроме трех яиц и пожелтевшей пачки маргарина.

— Яичницу будешь? — выглянула она из–за холодильника.

— Давай есть, что есть…

Венька разыскала под плитой чистую сковородку, выпустила на нее три оставшихся яйца, которые берегла на завтрак дочке. Маришка утром чайку с хлебушком попьет… И хлеба тоже не осталось. Мужика этого нужно будет утром расколоть на два червонца, никак не меньше. У него денег в разбитом кейсе на всю кассу… Сунуть утром рубль Маришке, пусть на переменке позавтракает. В то время еще не было круглосуточных магазинов, чтобы сбегать за покупками.

Яичница уже фырчала на столе, а Венька все еще никак не могла отыскать чистую вилку.

— Ешь!

— А ты сама?

Веньке зверски хотелось есть, но разве три яйца — еда для мужика? Только на раз облизнуться…