Третья русская революция - [20]

Фундамент дружбы

Клинтон пообещал увеличить финансирование жилья для российских офицеров. Но как только денежный вопрос был решен, Ельцин неожиданно перешел в атаку, жалуясь на разные положения законодательства времен "холодной войны", сохранявшие силу в США. Ельцин упомянул принятую в 1974 году поправку Джексона-Вэника, увязавшую свободу торговли между двумя странами со свободой эмиграции из СССР, а также отмечавшуюся с 1959 года "Неделю угнетенных наций" с целью привлечь внимание к положению "угнетаемых" Советским Союзом европейских стран, включая страны Балтии.

Нелепость таких актов после развала СССР была очевидна, но ни Белый дом, ни конгресс не спешили их отменять. И хотя Тэлбот считает, что эти акты "на деле не имели никакого воздействия на российскую экономику и американо-российскую торговлю", для Ельцина они имели большое символическое значение. "Из-за них складывается впечатление, что с Россией обращаются как с коммунистической страной, а это оскорбляет меня как демократа", - заявил Ельцин и, войдя в роль обиженного человека, начал давить на своего визави. Он то укорял Клинтона, то льстил ему, пытался даже поймать на слове и заставить сделать публичное заявление об американских уступках. В ответ Клинтон лишь улыбался и кивал головой.

"Я мучился догадками, - пишет Тэлбот, - вспоминая размышления Клинтона о венской встрече Кеннеди и Хрущева. И когда мне представился случай поговорить с ним наедине, я спросил его, почему он позволил Ельцину так легко уйти? Разве это не опасно, если Ельцин, основываясь на первом впечатлении, решит, что Клинтон - слабый игрок?" "Нет, - уверенно возразил Клинтон. - Ельцин не столько добивался, чтобы я выглядел плохо, сколько пытался подчеркнуть, что он выглядит хорошо, чтобы показать это своим врагам дома. Вена была схваткой Хрущева с Кеннеди, а эта встреча - схваткой Ельцина с теми, кто пытается одолеть его".

Это был не первый и не последний случай, когда внутриполитические разборки в России становились предметом обсуждений на американо-российских саммитах, кои Ельцин пытался превратить в спектакли для внутреннего пользования. И всякий раз, получив пакет помощи, Ельцин переходил в атаку, желая выглядеть в глазах мира (но прежде всего россиян) равноправным партнером Клинтона и даже победителем. Но это не удавалось, так как Клинтон его тактику раскусил и не реагировал на нее.

Саммит в Ванкувере стал этапным в развитии американо-российских отношений. После той встречи Клинтон и Ельцин стали друзьями. Клинтон поздравил друга с победой на референдуме 25 апреля 1993 года. Эту победу в московском Кремле и в вашингтонском Белом доме расценили как личную победу Бориса Ельцина и его курса на реформы. После этого Клинтон постоянно повторял, что надо "всячески помогать Ельцину в его усилиях по преодолению прошлого России и его собственного прошлого" - крупного партийного бонзы, кандидата в члены Политбюро. Между тем это прошлое крепко сидело в Ельцине и спровоцировало трагические события осени того года.

Борис Ельцин считал себя демократом и гарантом демократии для России. Однако демократия, как он ее понимал, предполагала наличие одного хозяина - Хозяина с большой буквы, как это исконно водится на Руси. Как написал в своей книге "Записки президента" сам Ельцин, "кто-то в стране должен быть главным - вот и все".

Кто в доме хозяин?

Отрицались ли этим демократические структуры в виде ветвей власти? Нет, не отрицались. Но каждая из ветвей могла функционировать лишь при условии, что в стране есть кто-то самый главный. Верховный Совет России, который некогда Ельцин возглавлял, не понимал и не хотел понимать, что главный в России - он, Борис Ельцин. Тем самым парламент покусился на ельцинский инстинкт "хозяина в российском доме" и подписал себе смертный приговор.

Навязчивая идея "разогнать всю эту компанию", как пишет в своих мемуарах Ельцин, родилась у него 5 июня 1993 года во время работы в Москве Конституционного совещания. Первым делом возникла мысль о "военной шоковой терапии" - внезапном военном ударе по гнезду "красно-коричневого охвостья". Но советники уговорили Ельцина подождать, в надежде, что все как-нибудь утрясется и парламентские властолюбцы наконец поймут, кто есть кто. Но они этого не понимали и продолжали обкладывать Ельцина красными флажками. В сознании президента все более навязчивой становилась идея применения силы.

Но это было бы прямым нарушением Конституции России, чреватым к тому же кровью, а возможно, и гражданской войной. Ельцин видел страшную перспективу и терзался. "В Вашингтоне знали, каково было состояние президента России на исходе лета и в начале осени 1993 года, - пишет бывший заместитель госсекретаря США Строб Тэлбот. - Тяжелые запои, приступы депрессии, гипертония". Каждой из этих хворей было достаточно, чтобы выбить человека из колеи. Но Ельцин держался, все более утверждаясь в правильности своего начального замысла.

И вот утром 21 сентября, когда Тэлбот находился в Комитете по внешним сношениям палаты представителей конгресса, где сделал очередное заявление в поддержку программы финансовой помощи странам СНГ, сидевший рядом коллега положил перед ним записку: "Ельцин только что объявил, что распускает Верховный Совет и назначает выборы нового парламента на 12 декабря. Через 20 минут надо прибыть в Белый дом, где президент готовится к телефонному разговору с Ельциным".