Третья могила прямо по курсу - [2]

После поисков эпических масштабов я наконец-то нашла что-то не зеленое и не покрытое пушком. Это оказалась сарделька. Я назвала ее Питер, в основном потому, что мне нравится давать вещам имена, и только отчасти потому, что это казалось правильным. Как только кофе превратился в кипяток, я отправила Питера в микроволновку, надеясь, что радиоактивная среда его стерилизует. Кому нужно, чтобы повсюду сновали беснующиеся маленькие Питеры?

Пока я размышляла о мире во всем мире, о заоблачных ценах на дизайнерское нижнее белье и о том, какой была бы жизнь без гуакамоле, Питер пикнул. Я обернула его черствым хлебом и съела, загружая в кофе такое количество заменителей нормальных продуктов, что тот стал попросту опасным для здоровья. Сделав большой глоток, я потащилась к заваленному подушками дивану, уселась поудобнее и посмотрела на клоуна. Он сидел в кресле, придвинутом к дивану, и терпеливо ждал, когда я его замечу.

– Знаешь, я не очень-то люблю клоунов, – сказала я после очередного глотка.

Мертвые люди у меня в гостиной далеко не невидаль. Судя по всему, я супермегаяркая, как прожектор маяка во время шторма. Умершие, которые не перешли сразу после смерти, могут увидеть меня из любого уголка Земли и, если захотят, пройти через меня в мир иной. В сокращенной версии именно этим и занимается ангел смерти. Никакой косы. Никакого собирательства душ. Никакой переправы мертвых по озеру день за днем, что рано или поздно наверняка бы осточертело.

– Я такое часто слышу, – отозвался клоун.

Он казался моложе тех двадцати пяти лет, которые я дала ему поначалу, хотя его голос, очевидно, охрип от сигарет и частых ночных посиделок в баре. С этим образом резко контрастировал яркий грим и торчащие во все стороны рыжие волосы. Спасало только то, что у него не было огромного красного носа. Ненавижу их, особенно те, что пищат. С остальным я могу смириться.

– Так как? У тебя есть для меня история?

Он пожал плечами:

– Не сказал бы. Всего лишь хочу перейти.

Я удивленно моргнула, осмысливая его слова, а потом переспросила:

– Всего лишь хочешь перейти?

– Если тебе не сложно.

– Ни капельки не сложно, – фыркнула я.

Еще бы! Не надо передавать никаких сообщений любимым, которые остались здесь. Не надо расследовать обстоятельства его убийства. Не надо охотиться за какой-то памятной вещицей, которую он оставил своим детям в таком месте, где ни один человек в здравом уме даже не подумал бы искать. Подобные ситуации в моем понимании даже лучше сливочного совершенства, каким может быть кусок торта без лишних калорий.

Клоун двинулся ко мне. Я не поднялась, потому что не было сил – кофе еще не подействовал. Но он, кажется, ничего не имел против. Когда он сделал еще один шаг вперед, я заметила рваные джинсы и закрашенные маркером кроссовки.

– Погоди-ка, – вдруг сказал клоун, застыв на полпути.

Нет. Ну нет же…

Он поскреб затылок – неосознанный жест из его прошлой жизни.

– А ты можешь передавать людям послания?

Проклятье. Ложка дегтя в бочке меда моей жизни.

– М-мм, нет, извини. Western Union не пробовал?

– Ты серьезно? – спросил клоун, ни на секунду не купившись. Плохо у меня с торговлей.

Я вздохнула и накрыла лоб рукой, показывая, как сильно не хочу быть его посланником. Потом взглянула на него, чуточку приоткрыв глаза. Он стоял на том же месте, ждал и совершенно не казался впечатленным моим спектаклем.

– Ладно, – сдалась я. – Напечатаю записку или еще что.

– Ничего подобного делать не придется. Просто зайди в «Супер Дог» дальше по этой же улице и поговори с девушкой по имени Дженни. Скажи, Рональд передал «Поцелуй меня в зад».

Я оглядела его желто-красный клоунский костюм сверху донизу.

– Тебя зовут Рональд?

– Поверь, суть этой иронии от меня не ускользнула, – усмехнулся он и прошел через меня раньше, чем я успела задать вопрос по поводу поцелуев в филейные места.

Когда люди переходят через меня, я вижу их жизни. Могу сказать, были ли они счастливы, какой цвет любили больше всего и как звали их домашних животных, когда они сами были детьми. Это своего рода ритуал, от которого я научилась получать удовольствие. Закрыв глаза, я приготовилась. Он пах гримом, йодом и кокосовым шампунем. Он лежал в больнице, ждал пересадки сердца. Время шло, и он решил не терять его даром – каждый день наряжался разными клоунами и навещал детей в отделении педиатрии. Каждый день у него было новое имя. Что-то смешное, вроде Родео Рон или Капитан Боксерские Трусы. И каждый день дети должны были угадать, как его зовут, следуя за его беззвучными подсказками. Под конец он с трудом говорил, а активные движения невыразимо его изматывали, и все же он считал, что это лучше, чем пугать детей скрипучим голосом. Он умер всего за несколько часов до того, как нашли сердце. И ни дня в жизни не курил.

А еще он любил девушку по имени Дженни, которая пахла детским маслом и продавала хот-доги, чтобы оплачивать учебу в колледже. Дженни вписывалась как раз в ту часть обязанностей ангела смерти, которую я ненавижу всей душой. В ту часть, которая связана с оставшимися на земле людьми из жизни умерших. Я чувствовала, как сжимаются от горя их сердца. Чувствовала, как трудно дается их легким каждый следующий вдох. Чувствовала, как слезы обжигают им глаза, когда они теряют тех, кого любят. Тех, без кого не могут жить.