Третья Мировая Игра - [16]
— Стыд какой! Кто же теперь сотником у нас будет?
— Пока неизвестно…
Передали тренерский приказ — без передышки катим мяч четырнадцать километров, там нас поменяют те, что сейчас вперед ушли. Отправлен гонец к главному тренеру с сообщением о победе и о намерении тот же час самостоятельно развивать контратаку по левому краю, посланы также запросы соседним отрядам о согласовании действий. В общем, неожиданно для самих себя, а тем более для немца, перешли мы в контрнаступление. Темно, тяжело, поджилки трясутся, натертые ноги огнем горят, а все равно на душе радостно. Отняли мяч у немца, отняли!
Позже ликование на убыль пошло. С каждым часом все труднее и труднее. Ноги болят неимоверно, как будто по битому стеклу иду. Хоть разувайся и босиком по снегу топай. Не стерпел, попросил помощи. Сел на снег, разулся. Фельдшер посветил на ноги фонариком, присвистнул. Побрызгал мне на ноги чем-то холодным, налепил пластыри. Изругал за то, что долго терпел и в кровь ноги разбил.
— Это теперь не твои мозоли, дубина! Это твоей команды мозоли! Не сможешь из-за них играть — значит, другим за тебя отдуваться придется.
Вроде бы полегче стало. Догнал своих. Фельдшер со мной пошел. Крикнул, что если у кого недомогание или раны есть, чтобы зря не терпели, сразу звали на помощь.
Все тяжелее и тяжелее. Каждый шаг дается так, будто вверх по крутому склону иду. С мячом и вовсе мученье. Все наше взаимодействие, которому сначала вроде бы немного научились, напрочь разладилось. Скользим, падаем, на ноги друг другу наступаем. Мяч часто останавливается, а с места его сдвигать — двойной труд.
— Все, Мишаня, не дойдем, — Антон Горбунов хрипит. — Сейчас замертво повалимся и тут все вместе погибнем.
— Дойдем, Антошка, обязательно дойдем…
Эх, если бы Васька рядом был! С ним бы я точно был уверен, что все преодолеем. А так — кто его знает. Хочется лечь прямо в этот снег, в этой темноте, глаза закрыть и помереть.
Лечь и помереть. Лишь бы не идти дальше. Ни единым пальцем не шевелить. Заснуть вечным сном… Сейчас вот только свою очередь откатим, и тогда я лягу и тут останусь. Непосильное это дело…
6
На рассвете догнали мы наших товарищей.
Семь человек к этому времени без чувств свалились от усталости. Один ногу подвернул, дальше идти не смог, унесли его на носилках в лазарет. Рязанец сначала сердился, обидными словами нас бранил. Потом взмолился, чтобы еще хоть немного с мячом продвинулись. Потом сам за мяч взялся, до самого конца без смены толкал.
Как я на ногах устоял — сам не знаю. Два или три раза думал, что — все, вот он, мой последний шаг. А потом откуда-то силы брались еще на один шаг, еще на один, еще… Фельдшер два раза мне пластыри на ногах менял, больше не ругался, спрашивал тревожно, могу ли еще идти. Буду стараться, отвечаю. Так и дошел до лагеря.
Лагерь наш в полном беспорядке стоит, видно, что второпях и в темноте устраивались. Многие палатки косо поставлены, тренерского шатра вообще не видно. Обозные сани и полевые кухни в кучу сдвинуты. Поломанные ветки, мусор, какие-то тряпки кругом валяются. Кое-где костры горят. Прислуга уже на ногах, ставят походные столы и скамейки, поят и чистят коней, таскают что-то. Дмитрий Всеволодович тоже не спит, вполголоса распоряжается. Увидел нас, побежал навстречу.
— Ну наконец-то, Иван! Я уж собирался людей тебе навстречу высылать!
Рязанец в ответ только рукой махнул.
— Ничего не спрашивай, солнышко. Вовек эту ночь не забуду.
Доковыляли до лагеря, сюда же и мяч сначала приволокли, прямо к кострам. Потом Дмитрий Всеволодович спохватился, велел немного в сторонку его откатить, чтобы командная прислуга в стометровый радиус не попала. Ближе ста метров к мячу только игроки могут находиться. Судейский, что с нами всю ночь ехал, никакого внимания на наше невольное нарушение не обратил.
Прислуга засуетилась, а игрока ни одного не видно, как будто и нет их здесь. Мертвым сном по палаткам спят. В четвертом часу ночи, говорят, легли. Три сотни здесь нас дожидаются. Остальные налегке еще дальше ушли и там впереди лагерем встали, чтобы днем со свежими силами к мячу приступить. Рискованно идет князь Дмитрий Всеволодович, без прикрытия. Зато быстро, за ночь мы почти пятнадцать километров преодолели. Но, если столкнемся хоть с малым немецким отрядом — тут нам и конец. Только нет тут никаких немцев. Дмитрий Всеволодович даже не на запад, а на юго-запад мяч направил, на самый край поля, подальше от игры. Не лыком шит наш тренер, понимает игру.
Спящим объявили подъем.
Вылезают по одному — заспанные, опухшие. На мяч глазеют. Нам-то этот мяч за ночь как сундук без ручек стал. И полюбить его за это время успели, и возненавидеть. Игра, она всему научит. Одно слово — настоящее полевое крещение получили.
Поварята принялись накрывать завтрак. Со звоном посыпались на столы ложки и миски. Раскочегарили кухни, запахло горячим варевом.
— К столам, ребята! Сейчас поедите — и набок.
Повара потащили к столам еду. Вдоль каждого прохода идут двое: передний черпаком раскладывает из котла гречневую кашу, задний кладет мясо.
— Рубайте, братцы, рубайте! Великое дело сделали! Если кому добавки — зовите, мы мигом.
Едкий и отточенный слог, тонкий юмор, неизменно увлекательный сюжет, ироническое и сочувственное отношение к своим героям, а также не слишком гуманистический пафос произведений — все это объединяет совершенно не похожие друг на друга рассказы, которые условно можно разделить на три группы.Первая — «Кровотечение» — это попытка найти что-то новое в человеке.Вторая — «Радуга» — остросюжетные, необычные, захватывающие и забавные истории, имеющие под собой реальную основу.И третья — «Дас ист фантастиш» — это пародия, стеб, сатира, юмор, сюр, фантастика и, наконец, новогодняя сказка, в которой все заканчивается хорошо.
Эта необычная кулинарная книга, в которой каждый «рецепт» отсылает нас к известному литературному произведению, кино, сказке, песне, научному докладу или газетной статье. Умберто Эко устами своего героя, странствующего монаха Вильгельма Баскервильского, учит нас варить макароны по-францискански, Штирлиц во вражеском логове пытается выведать тайну приготовления «секретного блюда Рейха» – вестфальского горохового супа, вывезти в Швейцарию радистку Кэт и при этом избежать провала, Крестный Отец в жестокой борьбе с мафией разворачивает в Нью-Йорке сеть пиццерий, великий режиссер Николай Гоголь, создатель блокбастеров «Мертвые души» и «Мертвые души-2», рассказывает пассажирам поезда Москва–Киев о приготовлении украинского борща, а греческий салат готовит, разумеется, Одиссей, возвращающийся от стен поверженной Трои с трофеями в виде томатов и перца.
Художник-реставратор Челищев восстанавливает старинную икону Богородицы. И вдруг, закончив работу, он замечает, что внутренне изменился до неузнаваемости, стал другим. Материальные интересы отошли на второй план, интуиция обострилась до предела. И главное, за долгое время, проведенное рядом с иконой, на него снизошла удивительная способность находить и уничтожать источники зла, готовые погубить Россию и ее президента…
Политический заключенный Геннадий Чайкенфегель выходит на свободу после десяти лет пребывания в тюрьме. Он полон надежд на новую жизнь, на новое будущее, однако вскоре ему предстоит понять, что за прошедшие годы мир кардинально переменился и что никто не помнит тех жертв, на которые ему пришлось пойти ради спасения этого нового мира…
О красоте земли родной и чудесах ее, о непростых судьбах земляков своих повествует Вячеслав Чиркин. В его «Былях» – дыхание Севера, столь любимого им.
Эта повесть, написанная почти тридцать лет назад, в силу ряда причин увидела свет только сейчас. В её основе впечатления детства, вызванные бурными событиями середины XX века, когда рушились идеалы, казавшиеся незыблемыми, и рождались новые надежды.События не выдуманы, какими бы невероятными они ни показались читателю. Автор, мастерски владея словом, соткал свой ширванский ковёр с его причудливой вязью. Читатель может по достоинству это оценить и получить истинное удовольствие от чтения.
В книгу замечательного советского прозаика и публициста Владимира Алексеевича Чивилихина (1928–1984) вошли три повести, давно полюбившиеся нашему читателю. Первые две из них удостоены в 1966 году премии Ленинского комсомола. В повести «Про Клаву Иванову» главная героиня и Петр Спирин работают в одном железнодорожном депо. Их связывают странные отношения. Клава, нежно и преданно любящая легкомысленного Петра, однажды все-таки решает с ним расстаться… Одноименный фильм был снят в 1969 году режиссером Леонидом Марягиным, в главных ролях: Наталья Рычагова, Геннадий Сайфулин, Борис Кудрявцев.
Мой рюкзак был почти собран. Беспокойно поглядывая на часы, я ждал Андрея. От него зависело мясное обеспечение в виде банок с тушенкой, часть которых принадлежала мне. Я думал о том, как встретит нас Алушта и как сумеем мы вписаться в столь изысканный ландшафт. Утопая взглядом в темно-синей ночи, я стоял на балконе, словно на капитанском мостике, и, мечтая, уносился к морским берегам, и всякий раз, когда туманные очертания в моей голове принимали какие-нибудь формы, у меня захватывало дух от предвкушения неизвестности и чего-то волнующе далекого.
«А насчет работы мне все равно. Скажут прийти – я приду. Раз говорят – значит, надо. Могу в ночную прийти, могу днем. Нас так воспитали. Партия сказала – надо, комсомол ответил – есть. А как еще? Иначе бы меня уже давно на пенсию турнули.А так им всегда кто-нибудь нужен. Кому все равно, когда приходить. Но мне, по правде, не все равно. По ночам стало тяжеловато.Просто так будет лучше…».
«Человек не должен забивать себе голову всякой ерундой. Моя жена мне это без конца повторяет. Зовут Ленка, возраст – 34, глаза карие, любит эклеры, итальянскую сборную по футболу и деньги. Ни разу мне не изменяла. Во всяком случае, не говорила об этом. Кто его знает, о чем они там молчат. Я бы ее убил сразу на месте. Но так, вообще, нормально вроде живем. Иногда прикольно даже бывает. В деньги верит, как в Бога. Не забивай, говорит, себе голову всякой ерундой. Интересно, чем ее тогда забивать?..».
«Вся водка в холодильник не поместилась. Сначала пробовал ее ставить, потом укладывал одну на одну. Бутылки лежали внутри, как прозрачные рыбы. Затаились и перестали позвякивать. Но штук десять все еще оставалось. Давно надо было сказать матери, чтобы забрала этот холодильник себе. Издевательство надо мной и над соседским мальчишкой. Каждый раз плачет за стенкой, когда этот урод ночью врубается на полную мощь. И водка моя никогда в него вся не входит. Маленький, блин…».
«Сегодня проснулся оттого, что за стеной играли на фортепиано. Там живет старушка, которая дает уроки. Играли дерьмово, но мне понравилось. Решил научиться. Завтра начну. Теннисом заниматься больше не буду…».