Третья девушка - [9]

— Да? — сказала она наконец.

Пуаро, иностранец до кончиков ногтей, почтительно снял шляпу и поклонился. Она же словно завороженная смотрела на его усы.

— Миссис Рестарик?

— Да. Но я…

— Надеюсь, мое появление не слишком вас расстроило, мадам?

Ее губы тронула улыбка.

— Нет-нет. А вы…

— Я позволил себе нанести вам визит. Это для меня величайшая честь. Мой старинный друг миссис Ариадна Оливер…

— Да, конечно! Я знаю, кто вы. Мосье Пуаре.

— Мосье Пуаро, — поправил он. — Эркюль Пуаро к вашим услугам. Вот оказался в ваших краях и дерзнул явиться к вам в надежде, что мне будет позволено засвидетельствовать мое почтение сэру Родрику Хорсфилду.

— Да, Наоми Лорример предупредила, что вы можете заглянуть к нам.

— Надеюсь, я не причиню неудобства?

— Ну что вы, какие же неудобства! Ариадна Оливер была у нас в прошлую субботу. Приехала с Лорримерами. Ее книги очень увлекательны, не правда ли? Но, может быть, вы не любитель детективных романов. Вы ведь сами сыщик, если я не ошибаюсь? Настоящий?

— Самый настоящий из всех настоящих, — ответил Пуаро.

Он приметил, что она подавила улыбку, и вгляделся в нее внимательнее. Безусловно красива, но несколько искусственной красотой. Золотые волосы были тщательно уложены в замысловатую прическу. Не исключено, что в глубине души она чувствует некую неуверенность и потому так усердно играет роль хозяйки поместья, обожающей свой сад. Пуаро попробовал прикинуть, кем были ее родители.

— У вас чудесный сад, — сказал он.

— Вы любите сады?

— Не так, как их любят англичане. У вас в Англии это просто какое-то национальное хобби. У вас к садам совершенно особое отношение. У нас не так.

— Вы хотите сказать, у французов?

— Я не француз. Я бельгиец.

— Ах да! Миссис Оливер, кажется, упомянула, что вы некогда служили в бельгийской полиции.

— Совершенно верно. Я — старый бельгийский полицейский пес. — Он засмеялся, но очень сдержанно, дабы не нарушить рамок благопристойности, однако при этом чересчур живо взмахнул руками. — Но сады предпочитаю английские. Тут я всецело у ваших ног! Латинские расы предпочитают регулярные сады — перед шато[25], так сказать. Стремятся повторить Версаль в миниатюре, и, кроме того, разумеется, они придумали potager[26]. Он очень важен — potager. Здесь, в Англии, у вас есть potager, но вы заимствовали его из Франции. Только вы не так любите potager — не так сильно, как свои цветы. Hein?[27] He так ли?

— Да, по-моему, вы правы, — сказала Мэри Рестарик. — А теперь пойдемте в дом. Вы же приехали к моему дяде.

— Совершенно верно, я приехал принести дань почтения сэру Родрику, но я воздаю ее и вам, мадам. Я всегда приношу дань почтения красоте. — Он поклонился.

Она засмеялась — чуть-чуть смущенно.

— Ну к чему такие комплименты!

Вслед за ней он направился к открытой стеклянной двери.

— Я встречался с вашим дядей в сорок четвертом году.

— Он, бедненький, очень одряхлел. И, боюсь, совсем оглох.

— О, со времени наших встреч прошло столько времени! Вполне возможно, он успел меня забыть. Наши встречи, знаете ли, были связаны, связаны.., мм.., с разведкой и дальнейшей разработкой некоего изобретения. А этим важнейшим изобретением мы обязаны талантам сэра Родрика. Надеюсь, он все-таки захочет меня увидеть.

— Не сомневаюсь, что он будет очень доволен, — сказала миссис Рестарик. — Теперь ему живется.., ну в общем, скучновато. Мне часто приходится уезжать в Лондон — мы подыскиваем там подходящий дом. — Она вздохнула. — С пожилыми людьми иногда бывает так трудно!

— О, я знаю, — сказал Пуаро. — Со мной тоже, порою, нелегко договориться.

Она засмеялась.

— Ну, нет, мосье Пуаро, пожалуйста, не изображайте из себя старика.

— Иногда меня называют именно так. — Пуаро вздохнул. — Юные девушки, — скорбно добавил он.

— Очень бестактно с их стороны. Совсем в духе нашей дочери.

— О, у вас есть дочь?

— Да. То есть мне она падчерица.

— Буду счастлив с нею познакомиться, — учтиво сказал Пуаро.

— Боюсь вас огорчить, но ее здесь нет. Она в Лондоне. Она там, знаете ли, работает.

— Современные девушки все теперь работают. Даже совсем молоденькие.

— Работать следует всем, — сказала миссис Рестарик неопределенно. — Даже когда они выходят замуж, их призывают вернуться на производство или в школу — учить детей.

— А вас, мадам, тоже убеждали куда-нибудь вернуться?

— Нет. Я выросла в Южной Африке. И приехала сюда с мужем совсем недавно. Все это.., для меня очень.., непривычно.

Она посмотрела вокруг — без всякого энтузиазма, как показалось Пуаро. Комната была обставлена великолепно, но шаблонно. В ней ощущалась какая-то безликость, которую нарушали только два больших портрета на стене. На одном была изображена тонкогубая дама в вечернем платье из серого бархата. С противоположной стены на нее смотрел мужчина лет тридцати с небольшим, лучащийся сдерживаемой энергией.

— Вашей дочери, я полагаю, жизнь за городом кажется скучной?

— Да, ей гораздо приятней жить в Лондоне. Тут ей не нравится. — Она вдруг умолкла, но затем продолжила, но так, словно слова из нее вытягивали клещами:

— И ей не нравлюсь я.

— Это невозможно! — воскликнул Пуаро с галльской[28] любезностью.

— Еще как возможно. Такое часто случается. Девочкам непросто свыкнуться с мачехой.