Третий Шанс - [99]

Бывший помощник президента усмехнулся.

– Хитро. Ты придумал? Узнаю почерк.

– Ну а кто же? – Дмитрий расплылся в улыбке.

– Только вот твой суд мой иск всё никак не рассмотрит.

– Ну так я же говорю, неспешно работает, – произнёс адвокат самодовольно, и фраза прозвучало нагловато.

Они немного прошли молча. В тёмных облаках на небе появился просвет, морось стихла. От горячего кофе становилось теплее. А от того, что, наконец, встретились – спокойнее.

– А вот внутри страны, – не дожидаясь вопроса, заговорил Дмитрий, – всё только хуже. Мы пока не понимаем, как именно Ходырев хочет подтолкнуть Шацкого к досрочной отставке. Может быть, вы больше знаете?

– Может быть, – согласился Калинкин. – Как мы понимаем, Стенька организует народные волнения, бунт. Для поддержки бунта стенькины группировки сейчас особенно активно тренируются и вооружаются. Нам удалось отследить некоторые каналы их финансирования, пытаемся перекрывать, в том числе с помощью наших иностранных коллег. Китай, кстати, вдруг забеспокоился, тоже пытается помогать. Только так, чтобы никто не догадался, – со смехом уточнил Калинкин.

– Матвей Юрьевич, а можно спросить? – Дмитрий вдруг сменил тему. – Вы слышали про операцию, которую «Волки» задумали?

– Слышал, конечно.

– И вы верите, что всё получится?

Калинкин остановился и хитро посмотрел в глаза собеседнику.

– Я вам, Дмитрий, один секрет раскрою. Операцию разрабатывал лично Сканер. А у него, вопреки расхожему мнению, не мозг гениальный. Точнее, мозг-то гениальный, но ещё сильнее интуиция. И раз он дал добро, значит, шанс на успех девяносто процентов. Скоро узнаем. Филатовский протеже прибывает на Землю через две недели, плюс неделя на адаптацию к силе тяжести, а там дела быстро закрутятся.

Дмитрий понимающе кивнул и не стал ничего уточнять. А потом в его голове мелькнула мысль.

– Матвей Юрьевич… а если большая война начнётся…

– Боишься?

– Боюсь, конечно. Но вот думаю… Раньше уничтожали живую силу противника, захватывали земли и ресурсы. Потом захватывали телеграф, почту, что ещё там, и опять же ресурсы. А в войнах продолжали уничтожать технику и живую силу противника и, опять же, захватывать ресурсы. И ещё уничтожать или отрезать пути снабжения армии. А если сейчас, то что? Живая сила участвует только в кульминационных боях, автономность единиц боевой техники такая, что они годами могут обходиться без снабжения. Продукты питания выращиваются везде, во всех населённых пунктах. Да, и на мимипиках можно синтетическую еду изготавливать в неограниченных количествах. Что захватывать-то?

Калинкин ответил сразу, наверное, сам об этом думал.

– Я не стратег, Дмитрий. Поэтому лишь гадать могу, хотя на днях намеревался с одним генералом как раз об этом потолковать. Если в Лондоне задержитесь, то присоединяйтесь, уверен, он не будет возражать. Надо поразмыслить, но рассуждения мои дилетантские. Технически это могут быть материалы для, как вы их называете, мимипиков, или внесение сбоя в программы управления ими. Откуда рецепты блюд в мимипиках берутся? Не приходило в голову, что двадцать процентов мимипиков в России контролируется компаниями Ходырева, из них пять процентов без возможности дублирования? А вообще, подумай, как юрист. Сам же меня учил. Что такое государство? Помнишь, как при мне той девочке-практикантке объяснял?

– Вроде, что-то припоминаю, – медленно проговорил Дмитрий, морща лоб. – Я тогда говорил, что есть разные определения, а ей тогда предложил…

– Три составляющие, – подсказал Калинкин. – Территория с границами. Налоги. И механизм принуждения исполнения законов. Может оказаться: то, что мы видим, это и есть новая большая война. Так что, – он улыбнулся и хлопнул молодого друга по плечу, – бояться поздно. Пора воевать.

* * *

Эту проповедь Стенька решил прочитать в Тимофеевке. Как и ту, первую, с которой он ворвался в умы и сердца многих. Первую его проповедь никто не записывал, но люди передавали из уст в уста. Многие другие его проповеди, снятые любительскими камерами, вмонтированными в бытовые устройства, легко можно было найти в сети. Сегодняшнюю же снимали журналисты. Две медикомпании даже включили прямую трансляцию. Камеры, общие для всех медиа, были расставлены так, что изображение записывалось полностью объёмным. И Стенька, как всегда, окружённый людьми, вот так мог прийти в каждый дом, в самый отдалённый уголок страны.

Он стоял, окружённый своей паствой, немного застенчивый, чуть вжавший голову в плечи. Переминался с ноги на ногу, с опаской косился на камеры. А потом тихо заговорил, глядя в глаза тех людей, которые были рядом. Он говорил не на запись, он говорил с людьми.

– Братья и сёстры. Друзья. Соратники. Те, кто верит, и те, кто не верит. В Бога, Богу или мне, – он открыл рот, чтобы ещё что-то сказать, но вдруг как будто передумал, опустил глаза. И продолжил вот так, глядя в пол, едва улыбаясь. – Я приготовил проповедь, даже наизусть заучил, – в храме послышался негромкий смех, – а сейчас вдруг вспомнил, как первый раз вот здесь стоял перед вами. Помните? Ох и боязно тогда было! – Опять там и здесь негромкий смех. – Я, конечно, старался виду не подавать, а всё же, сами понимаете, сердце в пятки. А ну, думаю, как ерундой вам все мои мысли покажутся, – Стенька поднял глаза на замерших людей, внимающих каждому его слову, и ярко улыбнулся. – А вы меня приняли. Спасибо вам.