Третий прыжок с кульбитом и портфелем - [8]

Серая туманная медуза, наконец, попалась. Без долгих раздумий я дернул, и Антон завопил раненой белугой. Вера единодушно заверещала, Анюта восторженно ахнула. Словно воздушный шарик, серое облако висело меж моих растопыренных пальцев. Вырванное из парня, оно придавленной жабой дергалось в руках, постепенно затихая и теряя цвет. Анюта не растерялась — исключая побег, подхватила облачко снизу и сверху.

Так, в четыре руки, мы и опустили его в урну, заправленную черным пластиковым мешком. А потом эту урну засунули в еще один мешок, и узлом завязали — чтоб наверняка, мало ли что.

Дальнейшие события плохо отпечатались в памяти. Лишь посещение санузла смутно запомнилось, где девчата по моей интуитивной команде драили руки щеткой, и себе и мне. А вот как укладывали в постель — выпало. Борьба с серым клубком вымотала донельзя, отключился на ходу.

Глава пятая, в которой все, что не убивает нас, делает нас сильнее

Очнулся внезапно, от равномерного чавканья.

За окном по-прежнему грохотала гроза. А рядом, примостившись на краешке кровати, энергично метал мои пирожки Антон, не забывая при этом про бананы. Что касается киви, то сей фрукт он закидывал в рот целиком, и даже не кривился. Нашелся гурман, господи прости.

— Наслаждаешься роскошью и изобилием? — хмыкнул я.

Простынка, накинутая на бедра, делала его натуральным римским патрицием.

— Чего? — обернулся Антон, не прекращая жевать.

— В смысле, жрешь?

— Кушать хочется, — он взялся чистить апельсин, и густой аромат сразу забил больничный запах. — И вообще, слово «жрать» однокоренное со словом «жрец». Видимо, судьба у меня такая, а от судьбы не уйдешь.

— Послушай, товарищ жрец, а совесть у тебя есть? — задал я риторический вопрос. — Пируешь, понимаешь, в одиночестве, как полководец Лукулл. Кажись, спина уже не болит?

— Боль — это особая реакция организма на разрушительное влияние внешних факторов, — прошамкал Антон очередную сентенцию, награждая меня пирожком. — А мне ты вытащил боль вместе с болезнью. Неплохо получилось.

Я оживился. Жрец-полиглот сообщил хорошую новость.

— Но больше так не делай. Дед! — добавил он дегтя. — Чуть не чокнулся от твоих экспериментов.

— Головокружения нет? Тошноты не ощущаешь? Другие побочные эффекты?

— Есть побочный эффект, — признался он, — в животе бурчит. Ем, ем, а оно все равно бурчит. Господи, как же я проголодался… И спина чешется. Чухни, а? Все равно рядом лежишь.

У меня самого спина чесалась неимоверно. Наша незримая связь принесла очередные плоды — лечение одного организма неизбежно отражалось на другом. А одновременное лечение делало процессы встречными, ускоряя регенерацию вдвойне… И если Антона мы лишили серого облака, значит и у меня его не стало? Надо девочек спросить, пусть на меня взглянут внимательно.

— А где народ? — почесывая спину парня, я на собственной шкуре ощутил полезный эффект — зуд утих.

— Сам хотел бы знать, — он сунул мне дольку апельсина. — Ни народа, ни ужина.

Ровно после этих слов, как по команде, в углу комнаты проявилась Анюта. Взгромоздив кастрюлю на стол, она вскричала возмущенно:

— А это что такое? Тоша! Антон Михалыч! Бессовестные обжоры, все пирожки смели! А с чем мы будем кушать борщ?

Вынимая из воздуха тарелки, Нюся не забывала обвинительно тыкать ложкой.

— Со сметаной… — пробормотал Антон, поспешно запихивая в рот последний пирожок.

Вины за мной не было, но возражать рассерженной женщине себе дороже — так можно и без ужина остаться. Лучше молча перетоптаться.

— Неправильное питание — это прямой путь к гастриту, — сейчас Нюся очень напоминала нашу маму. — После сухомятки сначала изжога, а потом и язва! Тоша, Антон Михалыч, быстро мыть руки!

Ну, для серьезных дел меня долго упрашивать не надо. Простынку на плечи, и вперед. И если для Ленина важнейшим из искусств является кино, то для меня борщ — вот высшее искусство трапезы. Тем более, борщ от Анюты.

К хорошему привыкаешь быстро, но так же быстро оно кончается. Выскребая остатки в тарелке, Антон заметил:

— Анечка, если я не предложу тебе выйти замуж, то буду чувствовать себя последним подлецом.

— Но-но! — воскликнул я. — Не в свою лужу не садись.

Сложив руки на груди, Нюся с материнской улыбкой добавила:

— Не лезь поперек батьки в пекло, дорогой товарищ.

— Да за такой борщ я что угодно, даже родину продам… — Антон с сожалением отодвинул тарелку.

— Как же так, Тоша? — Вера остановилась в дверях. — А если я научусь лучше готовить?

Глаза ее смеялись, а вот Алена, выглядывающая из-за спины, после Колиной «беседы» имела круглые глаза. Хотелось сказать «размером с блюдце», но они были явно больше.

— Нет, вы гляньте на них, — растерянно прошептала блондинка. — И где здесь умирающие трупы?

— Ни стыда, ни совести, — подтвердила Вера. — Нас на допросе голодом морят, а здесь пир горой!

В воздухе явственно плавал густой аромат свежесваренного борща, и свидетелем тому была дымящаяся кастрюля.

— Да уж, — Алена поджала губы. — Неграм, значит, бананы в зубы, а белым господам — афинские вечера? Тоша, если ты поел, то слезай. Анька, не спи. Наливай, и побольше! У меня от стресса сейчас голодный обморок случится.