Третий полицейский - [44]

Он нашел ключ, поскрежетал им в скважине и распахнул дверь. Он ушел в темные недра, но потом выслал обратно руку, чтобы вдернуть меня за рукав с собой.

Зажги там спичку!

Почти одновременно с этим сержант нашел в стене коробку с выключателями и проводами и сделал все необходимое, чтобы появился поразительный прыгающий свет. Но и секунды стояния в темноте мне более чем хватило на то, чтобы удивиться, как никогда в жизни. Пол. Ступив на него, ноги были удивлены. Он был сделан из пластин с крошечными штифтиками, как пол паровоза или как галереи с перилами вокруг большого печатного пресса Он звенел полым призрачным шумом под подковками сержанта, который теперь прогрохотал к другому краю комнатки, чтобы там, повозившись со связкой ключей, распахнуть еще одну дверь, спрятанную в стене.

— Конечно, хороший проливной дождичек очистил бы воздух, — провозгласил он.

Я осторожно подошел посмотреть, что он делает в небольшом стенном шкафу, куда он зашел. Тут он успешно поработал еще над одной коробкой для неустойчивого света. Он стоял спиной ко мне и осматривал панели в стене. Их было две, они были маленькие, со спичечный коробок, и на одной панельке было видно число шесть, а на другой десять. Он вздохнул, вышел из стенного шкафа и печально посмотрел на меня.

— Говорят, от ходьбы он понижается, — сказал он, — но, по моему опыту, он от ходьбы растет, ходьба его делает твердым, и остается много места для прибавки.

На этой стадии я подумал, что простое обращение, произнесенное с достоинством, имеет некоторый шанс на успех.

— Вы мне не скажете, — сказал я, — поскольку я буду завтра мертвецом, — где мы находимся и что делаем?

— Взвешиваемся, — ответил он.

— Взвешиваемся?

— Станьте вон в тот бокс, — сказал он, — чтоб нам посмотреть, какой у вас показатель по непосредственному измерению.

Я с сомнением ступил на новые стальные пластины в стенном шкафу и увидел, как числа изменились на три и шесть.

— Три пуда шесть фунтов, — сказал сержант, — весьма завидный вес. Я б отдал десять лет жизни, чтоб сбросить часть мяса

Стоя спиной ко мне, он открывал еще один шкаф в другой стене, проводя квалифицированными пальцами по еще одной осветительной коробке. Явился неустойчивый свет, и я увидел, что он стоит в шкафу, глядя на свои большие часы, и рассеянно их заводит. Свет прыгал у его подбородка и отбрасывал неземные, скачущие тени на жирную его физиономию.

— Будьте добры, подойдите, — позвал он меня наконец, — и зайдите-ка сюда ко мне, если только не желаете, чтобы вас оставили в вашем собственном обществе.

Когда я подошел и молча стал в стальной шкаф рядом с ним, он с точным щелчком закрыл за нами дверь и задумчиво оперся о стену. Я было собрался попросить его объяснить мне несколько вещей, как вдруг из горла у меня вырвался крик ужаса Без малейшего шума или предупреждения под нами стал проваливаться пол.

— Неудивительно, что вы зеваете, — проговорил сержант тоном светской беседы, — очень душно, вентиляция далеко не удовлетворительная.

— Я просто кричал, — выдавил из себя я. — Что такое с этим… боксом, где мы стоим? Куда…

Мой голос угас в сухой клекот испуга. Пол падал под нами с такой быстротой, что раз-другой он, казалось, падал скорее, чем мог падать я сам, так что я был уверен, что ноги мои отрываются от него и я занимаю на короткие промежутки времени положение на полпути между полом и потолком. В панике я поднял правую ногу и топнул ею вниз всем весом и изо всех сил. Пол я ударил, но всего лишь с ничтожным звяком. Я выругался, застонал и закрыл глаза, пожелав себе счастливой смерти. Я ощущал, что внутри меня тошнотворно прыгает желудок, как мокрый мяч, полный воды.

Господи помилуй!

— Не вредно бывает, — сказал сержант, — малость поездить и посмотреть разные места. Это здорово расширяет кругозор. Широкий кругозор — великое дело, он почти всегда приводит к дальновидным изобретениям. Посмотрите на сэра Вальтера Ралея, изобретателя педального велосипеда, сэра Джорджа Стивенсона с— паровым двигателем, Наполеона Бонапарта, Жоржа Санда и Вальтера Скотта — все как один великие мужи.

— Мы… мы уже в вечности? — прощелкал я.

— Мы еще не там, и тем не менее мы уже почти там, — ответил он. — Вслушивайтесь во все уши и ждите малюсенького щелчка.

Как бы я мог описать свое конкретное положение? Заперт в железной коробке с семипудовым полицейским и без конца жутко падаю, слушая речи о Вальтере Скотте, при этом также слушая, не прозвучит ли щелчок.

Щелк!

Наконец он пришел, четкий и грозный. Почти тут же падение переменилось — либо вовсе остановилось, либо стало падением гораздо более медленным.

— Да, — жизнерадостно сказал сержант, — вот мы и там.

Я ровным счетом ничего не заметил, кроме того, что штуку, где мы находились, встряхнуло, и пол, казалось, внезапно стал оказывать моим ногам сопротивление, вполне возможно, что и вечного свойства. Сержант потеребил набор шишкообразных приспособлений на двери, по прошествии некоторого времени открыл ее и шагнул вон.

— Это был лифт, — заметил он.

Странно, что, когда ожидаешь чего-то ужасного, разрушительного и не поддающегося расчету, а оно так и не материализуется, испытываешь скорее разочарование, нежели облегчение. Во-первых, я ожидал вспышки раздирающего глаза света. Иных ожиданий, достаточно ясных, чтобы их можно было упомянуть, у меня в мозгу не было. Вместо этого излучения я увидел длинный коридор, беспокойно освещенный на равных расстояниях грубыми самодельными шумовыми механизмами, так что было видно больше тьмы, чем света. Стены коридора, казалось, были сделаны из скрепленных болтами чугунных листов, в которые были рядами вделаны небольшие дверцы, напомнившие мне либо духовки, либо печные заслонки, либо индивидуальные сейфы, какие банки сдают в аренду клиентам. Потолок в тех местах, где мне его было видно, состоял из массы проводов и чего-то вроде особо толстых проводов или, возможно, труб. Все время был слышен совершенно новый шум, не лишенный музыкальности, — то как вода, журчащая под землей, то как сдержанный разговор на иностранном языке.