Третий полицейский - [11]

— Где он взял эту рубашку? — спросил я с удивлением.

— Он сам ее потихоньку сделал на заднем дворе, скорее всего в хлеву. Она была тоненькая и легонькая, как наитончайший паутинный шелк. Если смотреть сквозь нее на небо, ее вообще не было видно, хотя под некоторыми углами падения света иногда случайно можно было заметить ее край. Она представляла из себя чистейшее и совершеннейшее проявление наружной кожицы от светло-желтого цвета. Этот желтый цвет был оттенка моего родильного ветра.

— Понятно, — сказал я.

Очень красивая концепция.

— Каждый раз, как наступал мой день рождения, — сказал старик Мэтерс, — я получал в подарок еще одну рубашоночку того же в точности идентичного качества, только надевали ее на другую, а не вместо нее. Быть может, вам легче будет оценить крайнюю нежность и утонченность материала, если я скажу вам, что даже в пятилетнем возрасте, в пяти таких рубашках одновременно, я все равно казался голеньким. То была, однако, необычная, желтая нагота. Естественно, не было возражений против того, чтобы я надевал поверх рубашки другую одежду. Я обычно носил пальто. Но каждый год я получал новую рубаху.

— Откуда вы их получали? — спросил я.

— Из полиции. Их доставляли мне на дом, пока я не вырос настолько, что смог уже сам являться за ними в участок.

— И как все это позволяет вам предсказать длину своей жизни?

— Я вам скажу. Каков бы ни был ваш цвет, он будет точно представлен в вашей родильной рубахе. С каждым годом и с каждой рубашкой цвет будет делаться все гуще и все более ярко выраженным. Возьмем мой случай: я достиг яркой, полноценной желтизны к пятнадцати годам, хотя при рождении цвет был таким бледным, что не воспринимался. Сейчас мне под семьдесят, и цвет — светло-коричневый. По мере того как мне будут сквозь годы приходить рубашки, цвет сгустится до темно-коричневого, потом до цвета потускневшего красного дерева, а оттуда, наконец, до очень темного коричневого цвета, обычно ассоциирующегося с крепким портером.

— Да?

— Одним словом, рубашка за рубашкой и год за годом цвет постепенно сгущается, пока не станет казаться черным. Наконец наступит день, когда прибавление еще одной последующей рубахи и в самом деле достигнет истинной и полной черноты. В тот день я умру.

Джо и я были этим удивлены. Мы обдумывали все это молча, причем Джо, казалось, пытался примирить услышанное с определенными своими принципами касательно морали и религии.

— Это означает, — сказал я наконец, — что если достать много таких рубашек и надеть их все сразу, то, считая каждую за год жизни, можно определить год своей смерти.

— Теоретически да, — ответил он, — но есть два затруднения. Прежде всего, полиция отказывается выдавать рубахи сразу на том основании, что повсеместное узнавание дней смерти противоречило бы интересам общества. Поговаривают о нарушениях порядка и так далее. Во-вторых, остается загвоздка с растяжением.

— С растяжением?

— Да. Поскольку вы станете носить, будучи взрослым человеком, крохотную рубашонку, бывшую вам впору, когда вы родились, рубашоночка растянется до размера раз, может, в сто больше, чем она была первоначально. Естественно, это повлияет на цвет; сделает его во много крат разреженнее, чем он был. Аналогично происходит пропорциональное растяжение и соответственное уменьшение цвета во всех рубашечках вплоть до возмужания — штук, может быть, двадцать или около того в общей сложности.

Интересно, можно ли считать, что это скопление рубах потеряет прозрачность на момент начала полового созревания.

Я напомнил ему, что всегда остается пальто.

— Тогда я так понимаю, — сказал я старику

Мэтерсу, — что, говоря, будто можно предсказать длину жизни, так сказать, по цвету сорочки, вы имеете в виду, что можно грубо оценить, будете ли вы долгожителем или краткожителем.

— Да, — ответил он. — Но если проявить смекалку, можно сделать очень точный прогноз. Естественно, одни цвета лучше других. Некоторые из них, как, например, лиловый или фиолетовый, очень плохи и всегда означают раннюю могилу. Розовый, однако, — отличный цвет, и можно сказать много хорошего об определенных оттенках синего и зеленого. Однако преобладание этих цветов во время родов обычно означает ветер, несущий плохую погоду — может быть, гром и молнию, — и возможны трудности, например со своевременным прибытием акушерки. Как вы знаете, большая часть хороших вещей в жизни связана с определенными недостатками.

Все вместе получается действительно очень красиво.

— Кто такие эти полицейские?

— Сержант Плак и еще один по имени Мак-Кружкин, и есть еще третий по фамилии Лис; тот как пропал двадцать пять лет тому назад, так с тех пор о нем ни слуху ни духу. Двое первых на месте, в участке, и, насколько мне известно, они там уже сотни лет. Наверно, работают на очень редком цвете, что-нибудь, чего обычными глазами вообще не увидеть. Насколько мне известно, белого ветра не бывает. У них всех есть дар видеть ветры.

Когда я услышал об этих трех полицейских, мне в голову пришла блестящая мысль. Если они так много знают, им будет не трудно рассказать мне, где найти черный ящик. Я пришел к убеждению, что никогда не буду счастлив, пока этот ящик вновь не окажется у меня в руках. Я взглянул на старика Мэтерса. Он опять погрузился в прежнюю пассивность. Свет его глаз угас, а правая рука, покоясь на столе, выглядела вполне мертвой.