Третий полицейский - [10]

Отличный и оригинальный резким. Все это крайне интересно и похвально, каждый слог сам по себе — целая проповедь. Очень-очень здорово.

— Крайне интересно, — сказал я старику Мэтерсу.

— Эта система ведет к покою и удовлетворению, — сказал он. — Люди не утруждаются задавать вам вопросы, если знают, что ответ предрешен. Мысли, не имеющие ни одного шанса на успех, не беспокоятся приходить в голову.

— Наверно, иногда это досадно, — предположил я. — Если бы, например, я поднес вам стаканчик виски…

— Мои немногочисленные друзья, — ответил он, — обычно любезно строят приглашения так, что это позволяет мне не только придерживаться своей системы, но и принимать виски. Не раз меня спрашивали, не откажусь ли я от подобных вещей.

— И ответ все равно «Нет»?

— Обязательно.

На этом этапе Джо ничего не сказал, но у меня возникло ощущение, что это признание было ему не по душе; казалось, ему было неловко внутри меня. Старик, по-видимому, тоже отчасти забеспокоился. Он склонился над чайной чашкой с отсутствующим видом, как будто был занят совершением таинства. Затем он попил пустым горлом, издавая полые звуки.

Святой человек.

Я снова повернулся к нему, опасаясь, что припадок разговорчивости у него прошел.

— Где черный ящик, только что бывший под полом? — спросил я. Я указал на дырку в углу.

Он покачал головой и ничего не сказал.

— Вы отказываетесь мне сказать?

— Нет.

— Вы будете возражать, если я его возьму?

— Нет.

— Тогда где он?

— Как вас звать? — спросил он резко.

Этот вопрос удивил меня. Он не имел отношения к моим словам, но я не заметил его бессвязности, потрясенный наблюдением, что, несмотря на простоту вопроса, я не могу на него

ответить. Я не знал своего имени, не помнил, кто я. Я не знал наверняка, откуда я пришел и какие у меня дела в этой комнате. Я обнаружил, что ни в чем не уверен, кроме поиска черного ящика. Но я знал, что имя другого человека Мэтерс и что он был убит насосом и лопатой. У меня же имени не было.

— У меня нет имени, — ответил я.

— Тогда как я могу вам сказать, где ящик, если вы не сумеете подписать квитанцию? Это было бы в высшей степени необычно. С таким же успехом я мог бы его вручить западному ветру или дыму от трубки. Как вы оформите важный банковский документ?

— Имя я всегда могу раздобыть, — ответил я. — Дойль или Споддман — хорошее имя, то же самое и О'Свини, и Гардиман, и О'Гара. Могу выбрать любое. Я не привязан на всю жизнь к одному слову, как большинство людей.

— «Дойль» мне не очень нравится, — рассеянно сказал он.

Имя — Бари. Синьор Бари, прославленный тенор. Пятьсот тысяч человек столпилось на огромной пьяцце, когда великий артист выступал на балконе собора св. Петра в Риме.

К счастью, эти реплики не были слышны в обычном смысле слова. Старик Мэтерс впился в меня глазами.

— Какой ваш цвет? — спросил он.

— Мой цвет?

— Да ведь знаете же вы, что у вас есть цвет?

— Люди нередко отмечают, что у меня красное лицо.

— Я имею в виду совсем не это.

Проследи внимательно, это наверняка будет весьма интересно. А также и очень назидательно.

Я понял, что необходимо тщательно расспросить старика Мэтерса

— Вы отказываетесь разъяснить этот вопрос о цветах?

— Нет, — сказал он. Он плюхнул в чашку еще чаю. — Вам, несомненно, известно, что у ветров есть цвета, — сказал он.

У меня было впечатление, что он устроился на стуле поудобнее и стал менять лицо до тех пор, пока оно не стало на вид немного менее злокачественным.

— Я этого никогда не замечал.

— Упоминание об этом веровании можно найти в литературе любого из древних народов. Существует четыре ветра и восемь подветров, каждый со своим цветом. Ветер с востока густо-фиолетовый, с юга — блестящий, цвета чистого серебра. Северный ветер жестко-черный, а западный — янтарный. В старину люди были наделены властью воспринимать эти цвета и могли провести целый день, тихо сидя на склоне холма, глядя на красоту ветров, их падение, подъем и меняющиеся оттенки, волшебство смежных ветров, сплетающихся, как ленты на свадьбе. Занятие получше, чем смотреть в газеты. Подветры обладали цветами неописуемой тонкости — красновато-желтый на полпути от серебряного к фиолетовому, серо-зеленый, в равной степени родня и черному, и коричневому. Что может быть изящнее сельского вида, омываемого прохладным дождем, с румянцем юго-западного ветерка!

— Вы видите эти цвета? — Нет.

— Вы у меня спросили, какого я цвета Как человек приобретает цвет?

— Цвет человека, — отвечал он медленно, — это цвет ветра, преобладающего при его рождении.

— У вас какой цвет?

— Светло-желтый.

— А какой смысл знать свой цвет и вообще иметь цвет?

— Во-первых, по нему можно узнать длину своей жизни. Желтый означает долгую жизнь, чем светлее, тем лучше.

Это очень назидательно, каждое предложение — само по себе целая проповедь. Попроси объяснить.

— Объясните, пожалуйста.

— Туг вопрос изготовления рубашонок, — сказал он тоном содержательного сообщения.

— Рубашонок?

— Да. Когда я родился, при этом присутствовал один полицейский, обладавший даром ветровидения. В наши дни дар этот становится очень редким. Как только я родился, он вышел из дома и исследовал цвет ветра, дующего из-за холма. У него был с собой потайной мешочек, набитый некоторыми материалами и бутылочками, и еще у него был с собой портняжный инструмент. Он отсутствовал около десяти минут. Когда он вошел назад, то держал в руке рубашонку и велел матери надеть ее на меня.