Он оставил двери открытыми, и следующие пятнадцать минут из комнаты доносились многочисленные любопытные звуки и перешептывание, крайне непонятное и тем не менее полное определенного смысла.
Сестра Джимми сидела с задумчивой, ностальгической улыбкой, восстанавливая в памяти давно минувшие мгновения собственной жизни - того дня, когда удивительная красота и порядок нового, милого и таинственного мира точно так же начали однажды приоткрываться перед ней самой. С тех пор многое потускнело, но воспоминания остались навсегда.
Потом Джимми появился снова, с сияющим, счастливым лицом волоча за собой... белую эмалевую колыбельку! Сестра озадаченно взглянула на него.
- Ради бога, что ты собираешься делать с этим? - поинтересовалась она.
- А что? - удивился Джимми, заметно смущенный. - Я подумал, что надо... э-э-э... приготовить ее, ну ты понимаешь!
Та лишь вздохнула и разразилась безудержным смехом, а потом, утерев невольные слезы, приказала Джимми оттащить колыбель туда, откуда он ее взял.
Джимми едва удостоил сестру взглядом.
- Занимайся своими делами, - сказал он. - Она моя. Могу я спросить, что в ней такого?
- Ничего-ничего, - кротко ответила сестра, после чего Джимми достал носовой платок и с искренней заботой и тщательностью принялся протирать кроватку, которой месяцев через пять суждено было превратиться в место отдыха беспокойного третьего - лишнего ли?
Мэсон-то, конечно, потерял свое место.
