Третий король - [26]

— Поскольку истина, как известно, есть категория относительная и до конца не познаваемая, — с улыбкой сказал Вильчкевич и закинул ногу за ногу, — мы вправе считать, что именно наша интерпретация действительности наивернейшая. Вот я, к примеру, уверен, что эти колокольчики звонить не могли. Ведь они нарисованные, как же им звонить? Ну, а как может деревянный ящик с проводками и лампами показывать картинки и переносить голоса людей за тысячи километров?

— Что вы хотите этим сказать? — Гавроньский воздел руки, выражая крайнее недоумение, смешанное с негодованием.

— Только то, пан профессор, что я — современный человек, и не способен во что-либо слепо верить, но также что-либо слепо отвергать.

— Вы что же, и впрямь допускаете, что эти колокольчики могли звенеть? — Катажину удивил и позабавил неожиданный поворот беседы.

— Да нет, — негромко рассмеялся Вильчкевич. — Я только хотел сказать, что определенного рода переживания могут вызывать в сознании человека такие явления, о которых и не помышляли так называемые рационалисты. Что же касается данного случая, то я не берусь с уверенностью утверждать, что близкая смерть заведомо не способна повлиять на предметы или же на людей в окружении умирающего и обусловить их пока не познанную реакцию, которая и порождает явления из области спиритизма, телепатии, месмеризма, эзотеризма и Бог знает чего еще. Все это, кстати, давно и всерьез изучают в цивилизованных странах. И я гарантирую вам, что случаи, подобные позвякиванию колокольчиков на картине, ученым уже известны, и никто таких вещей не отвергает с порога. Наука пытается навести в этом деле некоторый порядок, отделяя заявления шарлатанов, видения больного мозга, чудеса природы от явлений, которые хотя и необъяснимы, но все же с большей или меньшей вероятностью могли происходить. Возможно ли подобное? Не знаю. Я не специалист. Я в этом не разбираюсь. Я не разбираюсь ни в чем, кроме оружия и отдельных узких областей истории искусств, причем должен заметить, что чем дольше я всем этим занимаюсь, тем больше сомневаюсь в своих познаниях. Надеюсь, я достаточно все объяснил, пан профессор?

— Объяснили? — Гавроньский задумался. — И да, и нет. Теоретически вы правы. Но в вашей логике есть один изъян. Колокольчики на картине не могут звонить, так как это не настоящие колокольчики, а только их изображение... — Тут он схватился за голову. — О чем мы тут толкуем? Да еще так серьезно! Кто бы мог подумать, что несколько нормальных, образованных людей будут во второй половине двадцатого века, пускай даже полушутя, обсуждать такое!

— И верно, — засмеялся Марчак. — Вы совершенно правы, пан профессор. Но так уж бывает в жизни: истина на вашей стороне, и вы боретесь со всяческими нелепицами — а колокольчики подчас знай себе звенят! Эти или другие. Как известно, есть многое на свете, что и не снилось вашим мудрецам.

— Не говори так, — охнула Садецкая. — Я понимаю, что вы шутите, но все равно не засну до утра, а ведь завтра воскресенье. Я собиралась пойти погулять, отдохнуть от всей этой штукатурки и краски. А теперь мне предстоит полночи промучиться без сна, прислушиваясь, и только к утру задремать, вздрагивая при каждом скрипе половицы. В старых замках должно быть высечено большими буквами: «Разговоры о привидениях строго воспрещены!»

— Согласен, — произнес хранитель. — Лучше идемте спать. Да, а та запись в нашей старинной книге кончается так: «... хотя люди, конечно, не поверят в истинность сих событий, я ныне знаю, что колокольцы зазвенят вновь. И произойдет это тогда, когда пробьет мой час...»

Часы на стене громко захрипели, а потом стали медленно и величаво бить. Хранитель захлопнул книгу, и все сидели молча, слушая бой часов. Восемь... девять... десять.

Марчак встал, опираясь на палку.

— Мой час уже пробил. Десять. Спать, спать, спать...

Постукивая своей палкой, он пошел к двери. Жентара последовал за ним, и они остановились возле больших глобусов.

Профессор обернулся к хранителю, который ставил на место в шкаф два фолианта с хроникой.

— У меня к тебе еще одно дело, Владек.

— Хорошо. — Янас закрыл дверцы шкафа. — Зайди ко мне перед сном. Лучше всего сейчас.

— Я, пожалуй, еще поработаю, — сказал Вильчкевич и поглядел на Магдалену Садецкую. — Вы очень боитесь?

— Я? — Садецкая улыбнулась. — Да нет. Нисколько.

— Вам совершенно нечего стыдиться, — рассмеялась Катажина. — Я тоже боюсь привидений, хотя и не верю в них.

— Но у вас под боком муж, и если что... — Магдалена не договорила.

— Все правильно, — кивнула Катажина. — Поэты всегда дружили с духами, так что в Борах у меня есть протекция... Спокойной ночи всем.

Собравшиеся попрощались и разошлись.

Профессор Гавроньский уселся на банкетку и стал ждать хранителя, который раскидывал кочергой догорающие в камине поленья. Библиотека погрузилась в темноту.

Глава двенадцатая, в которой посреди ночи звучит громкий отчаянный крик

Луна скрылась за облаками. Налетевшая на замок вьюга, развевая рыхлые снежные клубы, с новой силой обрушивалась на полузасыпанных львов у подъезда.

Окна третьего этажа, за которыми ложились спать обитатели Боров, гасли одно за другим.