Третий источник - [8]

Ассортимент препаратов поражал самое взыскательное воображение. Толяныч остановил свой взор на короткой шеренге алкогольных напитков, и, выдержав недолгое препирательство с «соседом», взял в нагрузку к пиву новинку сезона — пластиковый стограммовый стаканчик водки, метко прозванный в народе «русским йогуртом». Махнул дозу прямо не отходя от кассы, по братски разделив с «соседом» духовную составляющую продукта. Вздохнул еще раз, нюхая рукав, и тронулся навстречу весне и ночи. Водка гармонично вплелась в мощный ансамбль выпитого ранее, но не затерялась — внесла свою долю оптимизма в и без того радужное настроение.

Толяныч как раз миновал круг, когда возле него лихо тормознула темная Лада-Полтинник:

— Слышь, чел, где здесь дом девятнадцать по Красному Маяку?

Голос был с ленцой и не наглый, посему Толяныч честно попытался объяснить дорогу, помогая всеми конечностями. Правда сейчас сказывалась духовная составляющая «йогурта», и Фантик вдруг расцветил речь всевозможными поучительными и, по его мнению, подходящими к данному моменту притчами. «Обнулю скотину!» — беззлобно подумал Толяныч, не прерывая своих путаных объяснений. В том, что драться наверняка не придется, он был уверен, хотя от таких роскошных тачек хорошего ждать не приходится — контингент владельцев известный.

Наконец челобанам в «Полтиннике» надоело ловить концы его юрких, как тараканы, и таких же разбегающихся мыслей. Задняя дверь открылась:

— Садись, покажешь. Заодно и до дома подбросим.

Садится в неизвестную машину совсем не улыбалось — чего доброго разберут на запчасти — но улица Красного маяка делала крюк и упиралась в Битцевский лес, и от девятнадцатого до толянычева дома было совсем рукой подать. Толяныч плюхнулся в просторный салон, провалился в чересчур мягкое кресло, и пиво, естественно, немедленно и обильно оросило пальцы, потекло на пол. Вот черт! Но никто не обратил на это внимание. Толяныч подивился про себя долготерпению, обычно не характерному для владельцев таких авто. Стоит быть поосторожнее.

Он украдкой осмотрелся, но густо тонированные стекла и отсутствие света в салоне не позволили извлечь хоть какую-нибудь информацию. Тогда Толяныч принюхался, но и это оказалось малоинформативным. В «Полтиннике» витал смутно знакомый, легкий и не очень приятный запах. Такой, что если бы ни аллергическая чувствительность носа, он вообще ничего бы не заметил. То ли болотом, то ли скотным двором припахивает, и еще чем-то таким резким, ну, как пахнет старое мокрое железо. Впереди угадывались силуэты двух здоровых челобанов, судя по звукам, они что-то активно жевали. Рядом с Толянычем мирно дремал третий, который и являлся источником… нет, вонью это, пожалуй, не назовешь, но аллергию растревожило.

Толяныч трижды чихнул.

Потом его внимание ненадолго привлекло бледное мерцание под потолком освежителя воздуха в форме черепа. Больше смотреть было не на что, и Толяныч уставился в мощные затылки нежданных попутчиков. Судя по всему — «гоблины» средней руки. Это подтверждалось и наличием здоровенной золотой гайки на мизинце водителя. И жрут как-то неприятно.

«Полтинник» вырулил на Маяк. Вдоль правой стороны тянулся непроницаемо-черный лесной массив. Здесь галлогеновые фонари были натыканы куда как чаще, и в салоне стало немного светлее, а, может быть, кто-то из пассажиров уменьшил поляризацию стекол. Неожиданно водила, хряпая так, будто жевал пищу прямо вместе со станиолевой упаковкой, повернул лысую, как одноименная гора[3], голову к Толянычу. Повел носом и протянул кусок чего-то в полутьме неопределимого.

Хотя на дне рождения Толяныч себе ни в чем не отказывал, но «йогурт» видимо изыскал в желудке некие резервные емкости. Желудок призывно всхлипнул, но Толяныч мужественно покачал головой, приложился к пиву и закурил. Сработал датчик, и рядом тут же откинулась пепельница. Другой седок тоже немного повернул кресло, старательно обсасывая вроде бы куриное крылышко или что-нибудь похожее. Напрягаться для детального рассмотрения Толяныч не собирался, но в окно смотреть было еще более неинтересно, так что взгляд сам по себе волей-неволей периодически возвращался к этой закуске. Уж больно старательно, можно даже сказать, сладострастно гоблин ее обрабатывает.

Что-то здесь было не так, вот только Толяныч никак не мог понять — что. Словно занозил палец, а найти занозу не можешь. Он уже пожалел, что подписался показать дорогу. Иногда он подсказывал водиле, где повернуть, а где лучше проехать прямо, сберегая «Полтиннику» рессоры, и сам себе поражался: откуда вдруг такая забота о чужой тачке? Наконец у дома девятнадцать спящий пробудился и вынес свою вонь на улицу. К подъезду он шел, странно согнувшись в пояснице. «Может, обделался?» — подумал, было, Толяныч и с удивлением узнал в нем давешнего слюнтяя с Менделеевской. Тот как раз вышел в неверный свет приподъездного фонаря.

Хмель как-то враз потяжелел, делая мышцы и мысли смутно-вялыми. Толяныч безотчетно вздрогнул, когда гоблин с крылышком, поблескивая почему-то лишь левым глазом, спросил:

— Куда тебе?

Толяныч не нашел слов, а просто ткнул рукой в примерном направлении. Ситуация приобретала несколько ненормальный привкус, напрочь несмываемый даже пивом. Везли его кружным путем, одноглазый всю дорогу базарил о том, как хорошо в столице, мол, жизни полно…