Третий источник - [29]

— Пошли, Серега.

Назад они возвращались той же дорогой — Толяныч хотел еще зайти в церковь, поставить свечку. Тут-то и заступили им дорогу четверо немытых, но здоровых мужиков. Исходящее от них амбре чуть не отбило у Толяныча всякую охоту и возможность обонять вообще. Один держал в руках лопату с блестящим от частого употребления штыком, у другого имелся в наличии прут из могильной ограды в виде копья, остальные держали на виду ножи довольно внушительного размера.

Толяныч огляделся — никого из посетителей и рабочих поблизости не наблюдается, зато со стороны бомжатного городка пялится не одна пара глаз. Потер ладони — шчих-шчих — и ворохнулась внутри загнанная в глубь до поры до времени злоба, словно в душе оплавился какой-то предохранитель. Таких вспышек Толяныч всегда боялся, злоба была холодна и очень-очень расчетлива, и двигался в таких ситуациях он очень быстро, так, что частенько мысль не поспевала за мышечными реакциями.

— Бабки, резче! — Просипел детина с лопатой. — И шмотки. Уроды долбанные. А то здесь и закопаем.

Про наган Толяныч даже не вспомнил. Рванул из рукава Мышонка.

«Ссышь, когда страшно?…» — мелькнуло в мозгу.

На Мышонка, приплясывающего в руке, никто не обратил ни малейшего внимания. Толяныч оценил ситуацию и подумал, что выстоять против четверых на таком маленьком пятачке будет трудновато, если не сказать большего, и подумал, вернее вспомнил… О Матрене! Девочка в машине, как же она?!! И ярость окончательно залила голову. Сейчас он готов был убивать, как тогда в Сарашагане — после накачек и анти-страха.

Бродяги стояли полукругом, и Толяныч уже собрался, было, прыгнуть, выбрав целью крайнего с пикой, но Крот-то соображалки не утратил. Вытянул, словно фокусник, из-за пазухи свой крупнокалиберный Стечкин и нехорошо улыбнулся:

— Закрой помойку, сука. Всем козлам вонючим лечь. Я в воздух не стреляю! — Они поверили и улеглись. Такого оборота бомжи не ожидали. — Для непонятливых объясню: вы или козлы вонючие, или покойники.

И все это говорилось спокойным, даже доброжелательным тоном…

— Кто дернется — стреляю! — Толяныч опамятовался и рванул наган из-под куртки. Крот с подозрительным интересом разглядывал бродяг. Теперь уже он, кажется, пробовал их на зуб.

— Ну и несет же от вас, козлы вонючие!!! — Видно, Сереге тоже надо было разрядиться, и он принялся обкладывать их со вкусом подобранными матюками.

Толяныч чувствовал, как сдавило голову горячими тисками. Собралось прямо где-то под кожей все происшедшее за эти два дня, словно нагноение, готовое прорваться вот-вот. Один из «козлов» дернулся, и Толяныч рефлекторно нажал на курок — КРАК! — старый туберкулезник не подвел, у бомжа выплеснулся фонтанчик крови из ноги чуть выше колена. Тот заорал. Остальные аж зарылись носами в землю.

Толяныча слегка поотпустило:

— Вам же сказано, не дергаться!!! Козлы! Лежите пять минут. Если кто встанет раньше — закопаем всех! Пошли, братан.

— Может все же пристрелим — на хрена таким жить?

— Пошли, говорю!!! — Толяныч повысил голос, чувствуя, что может и сорваться и запросто перебить весь здешний бомжатник. Нагноение понемногу рассасывалось, словно одной пули оказалось достаточно. — Пошли отсюда.

В церковь они заходить уже не стали, а сразу пошли к «Копейке». Что в Москве церквей мало?

* * *

Больше приключений не случилось. Разве что заскочили в маркет, где Толяныч разорился на покетбук и простейшие аксессуары — полученный от Лешего софт требовал материального подтверждения. Только уже заворачивая во двор, Крот наконец соизволил спросить:

— Ну, и что ты Фант надумал?

— Ага… Еще пять минут… — Он ожидал, что после кладбища возникнет потребность обнулиться. Но не дождался и не знал — как к этому отнестись.

Наконец Жигуленок подкатил к подъезду, Толяныч, мрачно выпустил последнюю струйку дыма в окошко. Так он пытался оттянуть время, продумывая дальнейшие действия. Ничего путного в голову не шло за исключением все того же серегиного предложения.

— Параминово и Танюха… Заманчиво, и даже очень заманчиво… Как ты смотришь, Матрешка, на природу?

Но Матрена — дитя урбанизации — лишь зевала и жмурила свои янтарные глаза. Так что ответа он не находил, и сам не понимал, зачем собственно, надо искать этот самый ответ, когда вот он, родимый, под самым носом, паскуда. И все же оттягивал и оттягивал решение. Может быть потому, что события готовы вновь подхватить и потянуть за собой, а ему это уже не понравилось. Ну вроде бы все — квартирку сожгли, отморозкам нос утерли, даже эту сушеную погань, и ту схоронили почти как положено. Ан нет — все, да не все. Расслабиться так и не удалось. Витает этакое что-то неопределимое, кружит, кружит, а в руки не дается. И мысли Толяныча вот так же ходили кругами, и трудно сказать, что бы он ответил Сереге, да тут уже Крот нажал на тормоз прямо у самого подъезда, а Толяныч открыл, было, рот, глянул по сторонам и так ничего и не сказал.

Как известно, жизнь играет человеком, а человек играет на трубе — у подъезда на лавочке развалилась Ольга собственной персоной!!! Такая же миниатюрная, но очень томная, не иначе, как от жаркого солнца. Она не спеша потягивала пиво.