Третий источник - [132]

И все повторялось снова и снова…

* * *

Входная дверь медленно открылась, протяжно скрипнув, и на пороге возникла копна рыжих волос, нос с горбинкой, и яркие блики зеленого и белого запрыгали по комнате, а Толяныч с кошкой являли собой скульптурную группу «ожидание» в весьма авангардной трактовке: Толяныч, не утруждавший себя одеванием и разрисованный синяками, как деловар на тропе войны, развалился на подушках, а Матрена опиралась ему на плечо передними лапами и не отводила своего тревожно-янтарного взгляда. Так они и предстали перед глазами публики, хотя народу на выставку пришло, прямо скажем, всего ничего.

На Лизу сначала не обратили ни малейшего внимания.

— Здравствуй. Что случилось с твоей дверью? — Спросила ведьма с неподдельной тревогой.

«Ах ты ж заботливая какая…» — Толяныч скосил глаза, пробежался взглядом по стройной фигурке, опять упакованной во все черное. Однако уступая летнему солнцу, ее водолазки еле-еле хватало на то, чтоб только прикрыть пупок, а куртка из черной кожи отсутствовала напрочь. Чуть обозначившийся сосок не вызвал сперва ни малейшего интереса.

— Ключи потерял… — Сказал Толяныч. И наконец-то повернул к ней голову. Лицо удавленника произвело должное впечатление.

— Ого!!! Что это? — Похоже, она была просто поражена, а может не ожидала такого совсем уж экстремального вида.

— Ключи? Это такие металлические предметы, которые прикладывают к замку и он открывается. — Шутить не хотелось, но статус обязывает.

— Нет, я про лицо!

Стало быть шутка пропала зазря. Жаль. Обычная надменность ей изменила, и это доставило Толянычу пусть и небольшое, но все же удовольствие. Он не спеша привстал, потянулся и картинно закурил:

— Поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся — вот, — говорил он размахивая сигаретой и демонстрируя разбитые костяшки пальцев. — А почему это вас интересует, Мастер?

— А почему ты называешь меня Мастером? — Она уже, было, двинулась к нему, но последняя фраза будто бы уперлась ей в грудь. Точно промежду сосков. В чакру.

— А почему меня называют Мастером?

— Кто?!!

— Да есть такие… — Ушел Толяныч от прямого ответа и вновь завалился на Малютку. Интересно было бы послушать, что она скажет. Но Лиза молча подошла и уселась рядом с ним и осторожно провела пальцами по едва подсохшему рубцу на ребрах.

— Великая Матерь, что они с тобой сделали… — Так печально это у нее получилось, что наверное выдавило бы слезу у стороннего человека. Толяныч же только поджался и ощетинился.

— Только не говори мне, что жив я благодаря твоим Посредникам! Там, где я был, мне тоже довелось услышать это «магическое» слово.

Некоторое время она внимательно, прям как Матрена, смотрела ему в глаза, а кошка, кстати сказать, тут же удалилась в прихожую и заняла привычную позицию перед зеркалом. Толяныч краем глаза видел, как она там умывается.

— Я понимаю, ты зол и ранен… — Неподдельное сочувствие, вот что ранило гораздо сильнее: «Где ж ты раньше была со своим дерьмовым сочувствием, когда из меня там пыль выбивали? Или вы все это сами и спланировали?» — Можно мне осмотреть твои повреждения?

И Толяныч, уже готовый послать ее куда подальше, вновь на мгновение мысленно вернулся на ту полянку, на солнышко, искорка тогдашнего тепла мелькнула…

— Видишь ли, моя милая, — она поморщилась, но стерпела. — Что значат мои повреждения по сравнению с ранами, что наносят твои зеленые глаза, которые… — Он осторожно взял ее за руку и потянул к себе. — Что я покорен. Пленен, можно сказать, тобой навеки… Я повержен, разбит, но тем не менее, прошу тебя быть дамой моего сердца, пусть хотя бы на этот день… Ибо… Ибо… Заклинило, бляха-муха! Башка что-то не варит, понимаешь ли.

— Понимаю. — Лиза не поддавалась, попыталась отнять руку. — Отдает каким-то пошлым любовным романом.

И все же он преодолел не очень сильное ее сопротивление, и прямо губами в губы проговорил:

— Сопротивление бесполезно. Оно даже вредно! — Чуть громче, поскольку губы ее отдалялись. — Мне будет больно… — И впился, вжался, почувствовал их сладость. И не встретил возражений, а напротив, легко опрокинул ее на спину… — Ах, черт!!! — Острая боль отдалась в боку, и контакт был нарушен. Толяныч грязно выругался, но про себя и на себя, и вновь потянулся…

— Не думаю, что именно это тебе сейчас нужно. — Обычное спокойствие вернулось к Лизе. Толяныч проследил направление ее взгляда туда, вниз — флаг спущен, армия разбита и вповалку лежит на поле брани — и тоже разбитый, откинулся на подушки:

— Ладно уж, осматривай мои повреждения. — И отдался на волю победителя.

— Ага. — Кивнула она, словно бы ничуть не сомневалась в ответе. Первым делом на свет божий появилась глиняная бутыль, из которой Толянычу пришлось отпить несколько полновесных, сладких глотков. — Не увлекайся.

— Жалко, что ли? Это что — Рижский бальзам?

— Ну, типа того…

Приятное тепло, вполне умиротворительно разлилось по телу, и он впал в легкую эйфорию, позволяя дотошно осмотреть и ощупать себя, после чего был увлечен в ванную, уже нагретую и с добавлением опять-таки всяких снадобий.

Пахнет замечательно — сообщило свое мнение верхнее обоняние.

— Слушай, — спросил он ведьму, что-то колдовавшую здесь же. — А почему бы не воспользоваться чудесами современной медицины? У меня даже аптечка где-то была, ее только зарядить нужно.