Третий глаз Шивы - [70]

— Все равно красиво, — вежливо заключил Люсин.

— Будет лучше… Я, как вы догадываетесь, не случайно вам нашу продукцию демонстрирую. Аркадий Викторович как раз и занимался проблемой цветности… Не один, разумеется, а в составе большого коллектива…

— Ваш институт пользуется заслуженной славой, — как бы вскользь, заметил Люсин.

Он обратил внимание и на карту всесоюзных связей, и на застекленную горку, в которой красовались спортивные кубки, всевозможные сувениры, шитые золотом вымпелы и сложенные стопкой адресные папки. Невинная лесть в беседе с людьми науки или искусства еще никому не повредила. Тем более, если для комплиментов были столь наглядные поводы.

— Это верно, нас знают. — Фома Андреевич многозначительно откашлялся в кулак. — Космическая техника, лазеры, электронно-вычислительные машины — вот далеко не полный перечень областей применения нашей продукции.

— Впечатляет! Главные направления научно-технического прогресса как-никак!

— На нас возложены большие задачи. Мы обеспечиваем науку, производство, оборонную промышленность… От чистоты и атомного совершенства наших монокристаллов зависит очень и очень многое…

— Еще бы! — подыграл Люсин. — Космос!

— Правильно. Успехи радиолокации планет Солнечной системы можно отнести и на наш счет. Но у синтетических кристаллов есть много дел и на земле: медицина, подводная навигация, обработка сверхпрочных материалов и так далее.

— Я понимаю.

В кабинет вошел пожилой краснолицый человек в черном костюме и выжидательно остановился на пороге. В руках он держал картонную папку.

— Это наш ученый секретарь и по совместительству начальник отдела кадров товарищ Дербонос, — отрекомендовал директор вошедшего и поманил его рукой. — Проходите, Евгений Иванович.

Дербонос пригладил реденькие, прилипшие к черепу седые волоски и присел в некотором отдалении. Люсин успел заметить, что папка, которую он принес, была личным делом Ковского. Все разыгрывалось, как по нотам.

— Ознакомьте товарища, Евгений Иванович, — распорядился директор.

Дербонос раскрыл папку.

— «Ковский Аркадий Викторович, одна тысяча девятьсот девятнадцатого года рождения, русский, беспартийный, образование высшее, закончил химический факультет Московского университета, работает в нашей организации с двадцатого ноября одна тысяча девятьсот шестьдесят первого года…» — Евгений Иванович читал неторопливо, с чувством и выражением, словно перед ним была собственного сочинения баллада, а не листок по учету кадров.

Люсин, полуприкрыв глаза, следил за тем, как шевелятся его тонкие губы, как многозначительно подчеркивает он покашливанием и усилением голоса наиболее примечательные моменты биографии Аркадия Викторовича.

Покончив с анкетой, Дербонос перешел к последней характеристике, уведомив, что она была дана для выезда в зарубежную командировку в Федеративную Республику Германии (ФРГ).

— Товарищ Ковский характеризуется положительно, — торопливо, словно извиняясь, пояснил он и приступил к чтению: — «…Морально устойчив, идеологически выдержан, в коллективе пользуется заслуженным авторитетом… является способным научным работником… внес ценный вклад… около ста научных трудов и изобретений…»

Люсину вдруг показалось, что Дербонос не произносит ни звука и лишь раскрывает рот, как в немом кино.

«И мы тоже пишем такие же точно характеристики, — подумал он. — Единственное различие — это количество научных трудов, то есть раскрытых преступлений… у одного сто, а у другого только десять… Человека жажду! Где человек? Ау! Дай мне свой карманный фонарик, старикан Диоген!»

— Будут у вас вопросы? — спросил Фома Андреевич, когда Дербонос замолчал.

«Будут. Да и как им не быть? Я хочу знать, кто были друзья Аркадия Викторовича и кто недруги. С кем он болтал в кулуарах. Кто провожал его домой. Кто покупал для него пирожки в буфете. Как он шутил, распивая спецмолоко. Какие любил анекдоты. О каких странах мечтал в детстве. На какие фильмы ходил. Что читал. Чем жил. Что ему было дорого и что ненавистно. Как он относился к людям. Что думал в минуты бессонницы о неизбежности смерти. Каким был во гневе и раздражении. Как реагировал на подлость и низость. Какие поступки считал для себя совершенно немыслимыми. Человек мне нужен, а не анкета, сложный, противоречивый и многогранный человек…»

— Благодарю вас, — вздохнул Люсин. — У меня нет вопросов. Все ясно.

— Спасибо, Евгений Иванович, — кивнул Фома Андреевич.

Дербонос с достоинством подколол бумаги, закрыл скоросшиватель и безмолвно исчез. Словно в воздухе растворился. Люсин даже не заметил, как он встал и скрылся за дверью, настолько мгновенно это произошло.

— Мне бы хотелось повидаться с людьми, близко знавшими Аркадия Викторовича. — Люсин нечаянно построил из многоцветных гранатов городошную фигуру, известную под названием «бабушка в окошке». — А кроме гранатов, какие камни вы делаете?

— Любые. Оливины, бериллы, агаты, алюмосиликаты, корунды.

— Рубин? Шпинель? — Люсину вспомнились вдруг сокровища альбигойцев. — Алмазы?

— Я же сказал — все. Кроме алмазов, разумеется. На сегодняшний день искусственные алмазы уступают природным… Получение их тоже, надо сказать, в копеечку влетает. Над цветностью алмазов мы, должен сказать, работаем и, следует отметить, успешно окрашиваем натуральные камни в разные цвета… Наш сотрудник товарищ Сударевский Марк… э… Модестович разработал очень оригинальную методику. Он добивается изменения цветности кристаллов путем облучения их тяжелыми ионами. Ведем в этом направлении совместные исследования с Дубной, с лабораторией ядерных реакций. Очень перспективное направление. Вам будет небезынтересно. Тем более, что Марк Модестович является ближайшим учеником и сотрудником Ковского. — Небрежным мановением пальца Фома Андреевич переключил тумблер: — Марк Модестович, зайдите ко мне.