Третий глаз - [59]

– Эх, бедные малыши, нельзя было вас посылать на крышу в такую погоду.

Затем он обратился ко мне:

– Перелом руки и ключицы, Лобсанг. Кости надо ставить на место. Дело неприятное, но я постараюсь, чтобы боль была не сильной…

Прежде чем я успел что-то сообразить, он уже вправил ключицу и наложил шину. Когда он принялся за руку, я охнул от боли, но учитель действовал ловко и быстро. На руке вскоре тоже оказалась шина. Остальную часть дня я провел в постели. На следующее утро лама Мингьяр Дондуп сказал мне:

– Занятий забрасывать нельзя. Позанимаемся здесь вдвоем. Как и все люди, ты воспринимаешь новый материал с некоторой неохотой. Ничего, я попробую снять твое «сопротивление» гипнозом.

Он закрыл ставни, и комната погрузилась в темноту. Лишь слабо горели лампы на алтаре. Учитель вынул откуда-то небольшую коробочку и установил ее напротив на полочке. Мне стало казаться, что я вижу яркие вспышки, цветные пятна, полоски и черточки, а затем все это померкло и исчезло в беззвучно накатившей волне сплошного яркого света.

Проспал я не один час, потому что, проснувшись, увидел в окно, как пурпурные вечерние тени наполняют долину внизу. В окнах храма Потала загорались огоньки, другие мигали на улицах и между домами – ночная стража делала первый обход. В городе начиналась вечерняя жизнь. В комнату вошел учитель:

– О, наконец-то ты возвратился! Кажется, астральный мир пришелся тебе по вкусу. Ты даже не хотел просыпаться. А сейчас, по-моему, ты проголодался, как всегда?

При этих словах я действительно почувствовал, что умираю с голоду. Принесли еду. Я ел, а учитель продолжал разговор:

– По всем нормальным законам твоя душа должна была оставить тело, но звезды утверждают, что жить ты будешь до самой смерти, которая наступит через много лет в стране красных индейцев – в Америке. Сейчас монахи отправляют службу по мальчику, который упал вместе с тобой и разбился. Он умер мгновенно.

Мне не раз приходилось завидовать тем счастливчикам, кто уже пересек жизненный рубеж. Мой опыт астральных путешествий подтверждал, что там действительно здорово. Но я напоминал себе, что никто не любит школу, а учиться все-таки надо – наша жизнь на земле есть не что иное, как учеба. Но ох какая же она тяжелая – даже когда кости переломаны, приходится учиться еще больше!

В течение следующих двух недель моя учебная нагрузка была больше, чем когда-либо, Это для того, объясняли мне, чтобы я не думал о переломах. К концу этого срока кости срослись, но боль еще не проходила. Однажды утром, вернувшись в комнату Мингьяра Дондупа, я застал его за чтением какого-то письма. Он взглянул на меня:

– Лобсанг, мы приготовили пакет с целебными травами для твоей почтенной матери. Ты можешь сам завтра утром отнести его и провести дома весь день.

– Я думаю, что отец не хочет меня видеть. Он тогда даже не оглянулся, когда я окликнул его с лестницы Поталы.

– Так и должно быть. Он знал, что ты только что получил особые знаки расположения от Неоценимого. Он не мог обращаться к тебе в мое отсутствие, поскольку Неоценимый отдал тебя под мою полную опеку.

Учитель посмотрел на меня лукаво и засмеялся:

– Во всяком случае, твоего отца завтра дома не будет. Он уехал на несколько дней в Джангдзе по делам.

На следующий день учитель осмотрел меня с головы до пят.

– Хм, ты немного бледен, но чист и ухожен, а это самое главное для матери! Вот шарф, не забывай, что ты лама и должен соблюдать все правила. Ты пришел сюда пешком, сегодня ты сядешь на лучшего белого коня. Возьми моего. Ему надо поразмяться.

Кожаный мешок с травами следовало завернуть в шелковый шарф. Но чтобы шарф не испачкать, я сунул его за пазуху и решил, что выну его только подъезжая к дому.

Итак, мы пустились с холма вдвоем: я и белая лошадь. На полдороге конь остановился и посмотрел на меня внимательно. По всему было видно, что я ему не нравлюсь, потому что он легонько заржал и пустился вскачь, как бы говоря, что он видывал таких ездоков. Мне тоже очень хотелось сказать ему все, что я о нем думаю, но я помалкивал. В Тибете ламы, фанатично придерживающиеся правил, предпочитают ездить на мулах, поскольку считается, что мул менее похотлив, чем лошадь. На лошадях и пони ездят только не очень разборчивые монахи. Что касается меня, то я всегда предпочитал, если предоставлялся выбор, ходить пешком. Спустившись с холма, мы, по обоюдному согласию, свернули направо; у меня невольно вырвался вздох облегчения – с этой лошадью, кажется, можно ладить. Вероятно, это объяснялось проще: по религиозным соображениям вся система дорог была спланирована так, что, куда бы ты ни ехал, всегда возможен поворот на Лингхор по часовой стрелке. Таким образом, мы свернули направо, пересекли дорогу из Дрэпунга и направились по окружной дороге Лингхор. Проезжая мимо храма Потала, я подумал, что по привлекательности он не подлежит сравнению с Шакпори. Наконец, мы пересекли дорогу из Индии, оставив Калингчу слева, а храм Змеи справа. Завидев меня, слуги поспешили открыть ворота. Опасаясь про себя, как бы не упасть с седла, я все же въехал во двор с очень важным видом. К счастью, ко мне поспешил один из конюхов и быстро схватил лошадь под уздцы. Я спешился.