Третий эшелон - [23]

Солдаты сели перекурить, старшина подошел к Наташе.

— Молоденькая, а смышленая.

Он лихо подкрутил рыжие усы.

— Вот до вас был тут солдат. Свой вроде парень. Ан нет. Не пускал сюда. Мол, уклон большой. Просто человечности не имел…

Слова старшины насторожили Наташу: а что если…

У нее перехватило дыхание. Она помчалась к телефону.

Трубку схватил Краснов:

— Загорожен проход?.. Как загорожен?! Кто вам позволил?

Он яростно ругал Иванову, заклинал ее скорее убрать вагоны, открыть семафор. Не утерпев, сам побежал на стрелочный пост.

Вдали у мостика гудел паровоз…

Листравой понимал, что удачное начало — полдела. Но его радовало именно начало: значит, есть возможность ездить к передовой линии.

Фролов на политинформации говорил, что фронт будет приближаться: такие рейсы понадобятся не раз, и люди почувствуют свои силы. А это важно именно сейчас, когда войска бьются под Харьковом, уходят из Керчи. Трудное лето впереди, трудное.

Листравой чувствовал себя солдатом в наступлении. Удачно пройдет рейс — это бросок вперед, это их вклад в общее дело.

До стоянки вагонов там, на складах, добрались быстро и благополучно. Наскоро осмотрев вагоны, прицепили к ним паровоз, тронулись в обратный путь.

Машинист торопился: пусть Краснов убедится, что при желании можно выйти из любого положения, живым остаться и важное дело сделать.

Перед выходом из леса остановились проверить тормоза. Настоял помощник машиниста: впереди крутой спуск.

Пилипенко заспорил:

— Автоматические тормоза ни к чему. Начнут бомбить, могут их испортить. Остановимся, считай — каюк.

— А без тормозов наоборот: надо будет остановиться, да не сможем, — настаивал местный помощник машиниста. — На таком спуске и с автоматическими тормозами боязно. Смотри, машинист, тебе отвечать…

— Мы с Кижи, у нас там без тормозов ездили, бывало, — вмешался Батуев. — Там уклон похлестче. А если что и случится, отвечать некому.

Листравой молча обдумывал, оценивал. На всем перегоне они одни, других поездов нет. «Правы и тот и другой. Ехать с тормозами — могут фрицы зацепить. Без тормозов тоже неспособно, разгонится состав — не удержишь…»

Размышляя, Листравой вновь и вновь вспоминал, с какой надеждой отправлял их сюда Фролов. Нет, рейс сорвать нельзя!

— По местам, ребята, — наконец скомандовал он, решив, что главное все-таки скорость. — Ты, Илюха, выключи тормоза. Контрпаром обойдемся.

И, чтобы ободрить бригаду, себя успокоить, дал мощный горластый сигнал. Вызывающий рев паровоза разнесся по округе. И лес, тесно обступивший дорогу, и позеленевшие обочины, и вывернувшаяся сыроватая низменность с плешинами пожнивья — все вдруг ожило, тронулось с места. Листравой остро почувствовал нарастание скорости. Гладкие, голые стволы сосен стремительно побежали назад, заслоняя друг друга. По сторонам замелькали чахлые кустарники, они появлялись и тут же пропадали: взамен их на мгновение вставали белоствольные березки. Вот уже поплыла плоская равнина, холмистая к горизонту.

Александр Федорович еще в прошлый раз с профессиональной наблюдательностью заметил место, где кончался уклон: две кургузые одинокие сосенки высились у дороги.

Теперь машинист жадно искал их. Взгляд перепрыгивал ложбинки, кучи прошлогодней соломы: сосенок не было… А поезд все ускорял ход. Чудилось, колеса паровоза не касались рельсов. В будке стоял оглушительный грохот. Казалось, звенела каждая из многих тысяч деталей машины. Людей швыряло от стенки к стенке.

— Контрпар! — не вытерпел помощник машиниста, хватая Листравого за рукав. — Обстреливают!

Листравой напряженно усмехнулся: если попадет снаряд, уже ничего не поможет.

Он строго глянул на Батуева, глазами указал на топку. Илья перехватил его взгляд.

— Цыремпил, даешь! — Пилипенко стал бросать в топку уголь, приплясывая от толчков, словно исполнял какой-то замысловатый танец.

Батуев одной рукой открывал дверцы, второй — держался за подлокотник окна, чтобы крепче стоять на ногах.

Александр Федорович увидел, наконец, долгожданные сосенки. Они приближались, росли, с невероятной скоростью мчались навстречу и в миг остались позади.

— Тут? — прокричал Листравой, подзывая помощника.

Тот стал рядом, обхватил Листравого за плечи, выглянул в окно. Александр Федорович слышал, как у помощника учащенно бьётся сердце. Листравой попытался ощутить свое сердце, но оно билось ровно, незаметно, только руки будто бы онемели да кровь словно потеплела: пульсировала горячим током в висках. Он вновь выкрикнул:

— Тут обстреливают?

Но ответа не потребовалось: впереди брызнул взрыв. Перелет!.. Новый серый фонтан… Остался позади… Что-то пискнуло, проскрежетав по железу обшивы…

Листравой применил контрпар. Скорость заметно упала, но состав продолжало нести. Опять далеко впереди разорвался снаряд. Александр Федорович почувствовал, как напряглись мускулы, на лбу выступил пот. «Скорость… скорость… скорость…» — словно кто-то шептал у него за спиной. Машинист прекратил контрпар — скорость вновь овладела вагонами.

Показался семафор. Почему же он закрыт? У Листравого дрогнули руки. Машинист до пояса высунулся из будки. «Без тормозов не остановиться. А если там, на Единице, тоже поезд?» По спине пробежал холодок, запершило в горле, и вдруг стало жарко…